Когда я смотрел фильмы-сказки, то ключевым критерием для оценки была способность автора создать волшебный мир. И поэтому снимавшие русские народные сказки сразу оказывались в тяжёлом положении (если бы представить, что их интересовало именно моё конкретное зрительское мнение). Потому что им сразу хотелось показать ширь русской природы: леса, поля и перелески, долины рек и озёра, просвечивающие сквозь деревья – и уже туда вместить богатырей и прочих Алёнушек.
Но дело в том, что я всё это видел в реальной жизни! Ну, наверное, на вертолёте не летал над сибирскими реками (точно не летал), но и поля в тумане, и колышущиеся ветви берёз, и зелёный блеск болота и солнечные блики среди ветвей, и мшистые камни – всё это я видел и в Рязани, и в Магадане, и из окна поезда до Пятигорска или Ивано-Франковска. И поэтому, смотря на экран, я не верил происходящему: какая ж тут сказка, когда всё происходит в реальности. При этом возможный эффект, когда окружающая реальность начинает восприниматься, как сказочная, тоже не возникал: только ряженые артисты в обыденной обстановке, притворяющиеся Иванами-царевичами. И именно поэтому чёрно-белый «Кащей-бессмертный» впечатлял больше, потому что мир вокруг меня не был чёрно-белым.
А вот когда режиссёру (а ещё и оператору – и, конечно, художнику) удавалось снять так, что ничего знакомого я не мог увидеть, то можно было полностью погружаться в сказку. Есть в «Городе мастеров» лес? Да. Пустой, голый, без неба, без перспективы. Замечательно. А всё остальное действие в антураже средневекового города. Наверное, жители Таллина всё это воспринимали по-иному, так как бои мастеров и захватчиков происходили на знакомых им улицах; а, может, музыка Каравайчука, насыщенный цвет костюмов и декораций и великолепно подаваемые возгласы «Победа и Вероника!», «Долой иноземных шолдат!» или «Умер-р-р проклятый метельщик!!» уносили в придуманную реальность даже тех, кто регулярно пивал хигвейн в подвале «Толстой Маргариты» (если предположить, что 1965-м году такое могло быть). Хотя старый Таллин сам по себе вырывает из обыденности, хоть ты там десятки лет протирай подошвами камни мостовой. А Ролан Быков решил в «Айболите-66» проблему вообще радикально, сразу показав, что он не африканские пейзажи будет нам демонстрировать, а дурачиться, вырезая их из картона – и так, что потом реальная вода, песок и деревья казались созданными фантазией художников.
И Надежда Кошеверова в «Тени» создала мир полностью; ничего из реальности. Даже, когда герои едут в поезде в сказочный город, то за окном нет никакого пейзажа с липами, стогами и какими-нибудь бурёнками; и сам поезд, когда его показывают со стороны, пробегает на насыщенном, однотонном, нереальном голубом фоне без малейшей примеси облачной белесоватости. И поэтому с первой же минуты ты знаешь: тебя не обманули; это не повседневность, притворяющаяся сказкой – это сказка и есть.
И вот именно в этом случае после завершения фильма, осмотревшись кругом, можно заметить волшебное: ну раз там всё было настоящее, то, может, оно есть и вокруг нас.
Ну вот как начать писать про любовь?
Проще всего рассказать, как было дело.
После школы мы все разъехались по разным городам. Такова судьба магаданских дружб в доинтернетовскую эпоху: Бровкин уехал в Нижний, Масленников в Уфу, Земляк в Харьков, мы с братом остались в Магадане; и все понимали, что, возможно, не увидимся никогда. Ну или встретимся лет через десять для портвейна и «а ты помнишь…» (Я тогда портвейн не пил, но всячески участвовал). И письма… но они же – и так редкие – закономерно становятся всё реже.
