А про что в письмах писать? Про то, как законспектировал главу из учебника по истории КПСС? Или про то, что повстречал Бзо, а Третьякову с Ночевной давно не видел? А Земляк с Бровкиным вообще никого и видеть не могли в своём Зауралье…
Так что – о фильмах, о книгах.
Я читал Достоевского. Бровкин – Анчарова. Я не знал, кто это (Бровкин про Достоевского знал). Как пересказать чтение? Но я точно понял, что Анчаров – нечто необычное.
А потом была армия, Польша, какой-то слёт солдатских комсомольцев в Свиднице, и там в книжном ларьке я увидел нетолстую зелёную книжку, автором которой значился Анчаров. Не тот ли? Книжку я купил, чем заинтересовал ефрейтора Тазова – водителя из своего экипажа (фамилия, разумеется, была иная). Видимо, его удивил сам жанр – книга. Он открыл первую страницу (ну то есть пятую – как обычно в книгах) и прочитал:
«…В феврале, 13 апреля 1977 года я перестал летать».
– Это – что? – спросил он меня. Я ответить не смог. Тогда Тазов опять вернулся к чтению. В книге был пробел, а через пустую строчку следующее предложение (опять начинающееся с многоточия):
«…Сказочки придумывают от обиды на жизнь. Я реалист».
Он помолчал, посмотрел на меня и прочитал – а он читал вслух —следующее предложение (опять написанное через пустую строку):
«Медсестра мне рассказала:
…Посреди площади нашего городка возник огненный столб, и голос, грому подобный, произнёс: «Идёмте все в консерваторию. Кто колеблется – идти или нет, выбор один – идите вперёд».
– Это – как? – спросил Тазов у меня. Но так как я и на первый вопрос ответить был не в силах, то ефрейтор закрыл книгу, засмеялся, и пошёл жить.
После такой интермедии грех было бы не прочитать всего, что написал Михаил Анчаров. И не потому, что у него февраль в апреле. А потому что Анчаров – редчайший писатель, у которого в книгах живут нормальные люди. Хорошие люди живут у многих. Хорошие, которые умудряются изгадить жизнь себе и ближним; хорошие из серии «я добрый, но добра не сделал никому» («Но я же так желал всем добра!» – а за спиной сцена, залитая кровью, как у Фёдора Иоанновича, или более бытовые обиды окружающих, отторжение детей и бессмыслица следующего дня).
А у Анчарова в книгах люди здоровые. Их спрашивают – а они отвечают. Их спрашивают: «Хочешь колбасы?» О, сколько тут возможных вариантов ответов, виляний плечами, обозначающих «нет, но, конечно, да, но не скажу, но сами догадайтесь, но вообще-то не люблю на самом деле, хотя бы съел…». А его персонажи отвечают: «Да». Или отвечают: «Спасибо, не хочу». И отвечают так, что никому в голову не приходит их переспрашивать: «А, может, всё-таки хочешь?» И никто не оскорбляется, что вы нас объели, или вам наше угощение, что ли, не по нраву?
Потому что они отвечают просто, искренне, то, что думают – а думают они при этом не глупо. Понятно, что речь не о колбасе. Просто там обычные люди; обычные – в лучшем смысле этого слова; когда не задаёшься вопросом, а какая у них профессия, а каковы его достижения, а престижный ли образ жизни он ведёт. Обычные, нормальные люди, цель которых не продемонстрировать свою исключительность, привлечь к себе внимание, а потом недоумённо вопрошать, а что вы меня тревожите; цель которых – полноценно жить, украшать свой конкретный окружающий мир и делать добро людям.
И семнадцать серий «День за днём» про таких же людей. Рядом с которыми и другим хочется быть нормальными, а не особенными. Анчаров неизменно удивлялся, когда его упрекали, что в фильме жизнь коммунальной квартиры показана не реалистично: мол, люди там обычно и ругаются, и на ноги наступают, и туалет занимают надолго, и из чужой кастрюльки борща себе отливают. Анчаров недоумённо оправдывался: да я в курсе, конечно; но я же про другое…
