Долгов безнадежно вздохнул, тихо попрощался и вышел, борясь с нарастающим желанием остаться под каким-нибудь предлогом.
Было два часа пополудни, но сумерки уже сгущались. Тускло засветились окна крайнего дома. Одинокий фонарь на перроне мотался и поскрипывал на ветру так настойчиво, словно ему не терпелось оторваться со столба и улететь вслед за поземкой. В оранжевом конусе его света вспыхивали косо летящие снежинки.
Холодно, тоскливо, безлюдно.
Не дойдя до переезда, который был в полусотне метров от вокзальчика, Долгов снял рюкзак и поставил его на вылизанный ветрами снег. Не выдержал, с надеждой оглянулся.
Она стояла на крылечке, кутаясь в пуховый платок. Слегка помахала ему рукой – все, мол, в порядке, иди. Вдруг, вспомнив что-то, крикнула:
– Погодите, я сейчас!
Через минуту она уже была возле него, держа под мышкой фуфайку. Набросила ему на плечи.
– Что вы, зачем?!– растерянно бормотал он.– Не надо…
– Надо, надо, без разговоров,– со свойской строгостью сказала она.– Давайте руку.
– Мне же скоро выдадут.
Не слушая, она помогла ему просунуть руки в рукава.
– Вот и ладно, пригодится в дороге. Это вам не благодатная южная полоса, у нас тут вроде как север,– говорила она, застегивая пуговицы, как на маленьком.
Фуфайка подходила по размеру, но поверх куртки была тесноватой. От нее сразу стало тепло и уютно.
Порыв ветра вырвал из-под платка прядь ее волос и мягко провел ею по щеке Долгова. От этого прикосновения сердце у него замерло. Она, эта незнакомая женщина стала вдруг близкой, родной, и уже не верилось, что какой-то час назад он знать не знал о ее существовании. Затаив дыхание, он наслаждался этой близостью, морозной свежестью ее красивого лица. Не отдавая себе отчета, не владея больше собой, Долгов крепко обхватил ее за плечи, привлек к себе и впился в губы.
Глухо вскрикнув зажатым ртом, она яростно попыталась оттолкнуть его обеими руками, но ее движения становились все слабее, пока руки вовсе не легли ему на плечи. Сердце Долгова трепетало и ликовало – вот оно, нежданное счастье, он знал, он чувствовал его! В нем ликовало все, сердце, и руки, которые, отказались подчиняться голове, скользнули вдруг ниже ее талии…
Реакция была мгновенной: она оттолкнулась от Долгова, и ее крепкий кулачок угодил ему в край левого глаза.
Он испуганно отшатнулся и забормотал:
– Извините… как-то само собой…
– У меня тоже само собой,– ответила она сердито, поправляя платок.– А с виду-то тихоня!
И, резво поскрипывая снегом, пошла к крыльцу.
– Можно, я при случае загляну к вам?– упавшим голосом спросил он вдогонку.– Мне же надо фуфайку…
Она обернулась на ходу и обожгла его таким насмешливым взглядом, что он осекся: все пропало.
“Идиот! Ну почему же я такой…”
В дверях она снова обернулась и каким-то загадочным тоном спросила:
– Ну, что? Больно и обидно?
– Мне?! Ничуть, наоборот.
– То-то и оно, что наоборот.
Хлопнула дверь, отрезав от Долгова то самое, чье неуловимое присутствие он только что чувствовал, к чему стоило только приглядеться…
“Смех и горе!”– обескуражено покрутил он головой.
Потрогал место, по которому пришелся кулак. Кажется, маленько припухло. Да, тяжелая рука северных красавиц…
“Ничего,– подумал Долгов.– Не в самый ведь глаз. Может, не будет синяка. Хотя ради такой женщины не грех и фонарем посветить… Ох, лопух же я: даже имени не спросил. Просто смех и горе!”
