– Последнего долга я сыну не отдал, дажеть на краду положить неча, ни похоронить толком, ни тризну устроить. Видеть вас никого не хочу! – с тихой ненавистью сказал Нискинин и отвернулся.
Княгиня поняла, что речь идёт о её соколике Лютовое и хлопнулась в обморок. Князь вскочил со ступеньки, кинулся к ней, а она лежит бледная и как неживая. Он махнул воеводе рукой, тот подбежал, подхватил княгиню на руки и понёс её в ложницу.
– Марфа!! Марфа!! – закричал князь, что было сил. Марфа выскочила из клети, испуганно озираясь вокруг.
– Чё случилося, княже, я здесь!
– Воды княгине, позови ведицу, быстро!
Марфа заметалась, не зная толи воды княгине нести, толи за ведицей бежать.
– Беги за ведицей, воды я сам отнесу, – князь, махнув ей рукой, взял кружку налил из кувшина воды и пошёл в ложницу к княгине. А там воевода её похлопывал по щеке, пытаясь привести в чувство. Князь набрал в рот воды и брызнул ей в лицо, она застонала и открыла глаза.
– Зачем? Лучше мне умереть, – прошептала она, снова закрыла глаза, и голова её невольно поникла. Тут же дверь открылась и в дверном проёме появилась Загляда. Она подошла к княгине, положила руку ей на лоб, что-то прошептала, княгиня открыла глаза.
– Не печалуйся, матушка-княгиня, жив твой соколик.
Княгиня посмотрела на ведицу, взгляд её чуть прояснился, в сердце разом вспыхнула надежда, как пламя, раздутое из головни свежим порывом ветра.
– Откель знашь?
– В воде видела. В хвори сильной он находится, ранетый, но живой.
– Где он? Надобно бежать за ним! – подскочил князь с ложа княгини.
– Не спеши, князь, сам объявится, а покуда его трогать нельзя, место, где он находится, не показыватся.
Лоб Нискинина разгладился, он чуть заметно кивнул, Загляда улыбнулась и подала ему кружку с взваром.
– Выпей, княже, взвар, легче станет.
Князь взял кружку, выпил до дна, до самой последней капельки и поморщился от горечи, оставшейся во рту.
***
Неделю пролежал на лавке у кудесника Лютовой, не вставая. Спина ныла, хотелось лечь на бок, но Горазд запретил ему шевелиться. Княжич уже все щелочки и царапинки на потолке пересчитал, и все сучки на брёвнах изучил от нечего делать. И вот, наконец-то, наступил день, когда кудесник сказал:
– Я тебе щас принесу бересту и писало, напишешь, что ты жив, я пошлю человека, он отнесёт твоему батюшке весточку от тебя.
– А разве тут с тобой кто-то ещё есть?
– Конечно, есть, я давно обзавёлся помощником. В лесу нашёл его хворым, притащил сюды, вылечил, а када пришла пора ему уходить, оказалось, что итить ему некуда. Так с тех пор и живёт у меня. Помогат травы собирать, огородик небольшой завёл себе для души. Вот, княжич, береста, пиши покуда, щас придёт помощник, отправим весточку твому батюшке.
Приоткрылась дверь и в щель просунулась голова мужчины, потом он открыл дверь пошире, вошёл, сорвал с головы шапку, быстро поклонился и встал у порога. Это был смуглый мужчина преклонных лет, в серых портках, длинной белёного холста рубахе и чёрном кожушке, лицо с грубыми чертами и синими глазами, тёмные с проседью волосы убраны в хвост и перетянуты ремешком.
– Ильяс! Надобно в Искоростень сбегать отнести письмо князю Нискинину.
Мужчина наклонил голову набок, слушая, что ему говорят. В это время кудесник положил в чашку еду и поставил на стол.
– Садись, поснедай, да в путь. Бересту окромя князя никому не отдавай.
Мужчина робко подошёл к столу, сел на уголок стула, положил шапку на колени и начал есть, время от времени отрываясь, смотрел в сторону княжича, как тот писалом выводит на бересте знаки. Вскоре письмо было готово, к этому времени и гонец подкрепился. Горазд отдал ему бересту, мужчина положил её за пазуху и пошёл к двери.
