Я заболел. Не просто кашель – всё сразу: сопли, голова тяжёлая, как будто туда насыпали гвоздей, глаза слезятся. Мама трогает лоб и говорит: «Горячий. Ложись». Я рад. Не потому что болеть весело. А потому что папа на работе, а мама рядом. И когда она рядом – я почти живу в другом доме. Где не кричат.
Она стелет на диване, приносит чай с лимоном, гладит по голове, пока я дремлю. У неё мягкие руки. Они пахнут вареньем и лекарством. И ещё её любимым кремом, от которого даже воздух в комнате становится тёплым. Я болею, и у меня почти праздник.
Вечером она вызывает врача. Я боюсь, что он будет злой, как папа. Или строгий, как медсестра, которая делает уколы и не улыбается. Но приходит дедушка. В голубом халате. С сумкой, как у волшебника. Он садится рядом, просит меня открыть рот, светит фонариком – и мне не больно. Слушает грудь, шутит: «Ого, как у тебя мотор гудит! Ты что, самолёт?» Я смеюсь. И мама смеётся. Впервые за много дней.
– У него вирус, – говорит он маме. – Покой, питьё, любовь. И никаких стрессов.
– Стрессы… – мама усмехается, будто сама себе. – Как будто это очень смешное слово.
Врач смотрит на неё чуть дольше, чем надо. Взгляд у него – как у Ирины Анатольевны в садике, когда кто-то дерётся. Он молчит, а потом неожиданно говорит:
– Женщина, вы тоже не болейте. У вас один пациент – но это надолго. Себя беречь нужно, ясно?
Мама кивает. И вдруг я вижу – она почти заплакала. Совсем чуть-чуть. Губы дрогнули. Но она держится. Улыбается. А когда он уходит, долго стоит в коридоре, прижавшись лбом к дверному косяку. Потом оборачивается и говорит:
– У нас с тобой сегодня пижамная вечеринка. Я варю какао. Ты будешь капитаном, а я – матросом.
Мы пили какао из больших чашек, завёрнутые в плед. Смотрели мультики. А потом я задремал у неё на коленях, а она пела мне что-то тихое. Про птичку, которая ищет своё гнездо.
Когда я проснулся, дома было темно. Папа ещё не пришёл. Я тихо вылез из-под пледа и пошёл на кухню. Там, на столе, стоял листок. На нём – рецепт от врача и слово: «Любовь».
Я не знал, как выглядит любовь. Но если она пахнет какао и мамиными руками – значит, она жила у нас, пока папы не было. Хоть чуть-чуть. Хоть на денёк. Хоть в халате и с фонариком, но она к нам приходила.
Я стоял у калитки детского сада. Все уже ушли. Дворник сгребал листья, не торопясь. Ветер гонял мусор по асфальту, и даже воспитательница ушла, оставив меня с охранником. Он ворчал, сидел в своей будке и смотрел телевизор.
Я знал, что мама всегда приходит первой. Самой первой. Обычно я ещё не успеваю проснуться с тихого часа, а она уже идет за мной. С сумкой, в которой хлеб, молоко и что-то вкусное – то пряник, то сырок. А сегодня её не было.
Я ждал.
Потом начал придумывать, что случилось. Что автобус сломался. Или она встретила подругу. Или, может, была пробка. Я слышал, как папа говорил по телефону: «Да тут пробка, как на въезде в ад, Алевтина!». Я тогда представил, как машины стоят перед воротами с рогатыми чертями. Страшно и смешно.
Я ждал ещё. А потом сел на лавочку. Куртка жала подмышки, капюшон натирал уши. Я не плакал. Просто смотрел на калитку. И не верил. Что меня забыли. Меня же любят. Я же добрый. Я вон даже Светку не дёргал три дня. И с Машкой поделился конфетой. Разве можно забыть такого хорошего?
