Через некоторое время крёстный сообщил Феликсу, что бедный Макферсон покончил с собой в Лондоне.
– Только Матильде говорить об этом не надо, – испугался Кшесинский.
– Конечно, – тут же поддержал его Строкач. – Об этом вообще лучше никому не говорить.
– Ты прав, – сказал Феликс и перекрестился. – Слава Богу, мы оградили от него принцессу, а то всё кончилось бы тем, что он убил бы её, а не себя!
– Это потому, что девочка очень кокетлива, – посетовал крёстный.
– Бороться с этим бесполезно, – тяжело вздохнул отец. – Это у неё в крови.
* * *
Пришла зима, и морозный ветер совсем выветрил в семье Кшесинских воспоминание об англичанине. Жизнь вошла в свое спокойное русло.
В один из таких холодных зимних вечеров, когда термометр за окном показывал минус двадцать четыре, Маля сидела вместе с мамой и с братом в гостиной. В камине потрескивали дрова, яркие языки пламени создавали ощущение тепла и уюта, каждый к комнате был занят своим делом. Юзеф разучивал на рояле один из этюдов Шопена, мама, сидя в кресле, вышивала, а Матильда удобно устроилась рядом с ней на диване с повестью Карамзина. Это была трогательная история бедной Лизы, и девушка частенько шмыгала носом от набегавших на её глаза слез. Юляши не было. Она в этот вечер танцевала в частном спектакле на балу у княгини Юсуповой. Зима была хороша тем, что давали много балов, и артистам как балета, так и водевилей можно было неплохо подработать во время театральных представлений, которые устраивала знать в своих домах, ублажая гостей. Отец тоже отсутствовал. Ещё утром он уехал на урок танцев к детям князя Щербатова, но наступил уже глубокий вечер, а его всё не было. Ужин задерживали в ожидании его прихода.
Маля дочитала книгу и в сентиментально грустном настроении, которое на неё навеяла повесть, подошла к окну. На улице шел снег. Было темно, но газовый фонарь, стоящий у подъезда, освещал кружащиеся от ветра белые снежинки, и они мерцали на свету, переливаясь серебром. Мале показалось, что она в каком-то сказочном белоснежном мире.
– Тебя там не продует? – спросила Юлия.
– Нет, мама.
– А что там, за окном?
– Зима. Снег, – не вдаваясь в подробности, ответила дочка.
В каждом времени года была своя прелесть, но Маля больше всего любила лето. Она любила белые ночи, любила купаться в прохладной реке в жаркие знойные летние дни, собирать грибы в лесу, выскакивать из дома босиком и играть с деревенскими ребятами в мяч или бегать под дождем по лужам, а потом, переодевшись, выпить вкусного парного молока. Зимой же всё было не так радостно. Когда она утром выезжала в училище, было ещё темно. Когда возвращалась домой, было уже темно. В общем, получалось так, что зимой Матильда практически не видела дневного света, а жила только при газовых фонарях. А уж сколько надо было на себя надевать, чтобы выйти на улицу! Нет! Маля не любила зиму. Но глядеть на эти кружащиеся снежинки ей нравилось. Было в этом что-то романтическое.
– Ну, всё! – решительно сказала мама, отложив вышивку. – Больше ждать невозможно.
Уже давно пора было ужинать, а Феликс всё не возвращался.
Юлия Яновна позвонила в колокольчик, и на пороге гостиной возникла горничная Маша.
– Накрывай на стол.
– А Феликс Иванович? – удивилась девушка.
– Вероятно, его задерживают какие-то дела, – сдерживая досаду, ответила Юля. – Итак уже больше часа ждем.
Юля ревновала мужа, и, когда он приходил поздно, воображение рисовало ей страшные картины его измен.
