– А у меня уже всё накрыто, – доложила горничная. – Степаниде надо только котлеты в печи разогреть. Наверняка остыли.
В это время раздался дверной колокольчик, и Маша с радостным криком:
– А вот и барин прибыли! – побежала открывать засовы.
Феликс, как всегда шумный, в очень хорошем расположении духа, появился в гостиной и прежде всего направился к Юле. Та стояла, поджав губки, неприступная как крепость.
– На улице такой снегопад, и ужасно холодно! Давайте ужинать! Я голодный, как волк! – обняв жену, Феликс притянул её к себе, поцеловал в щёку, а потом, сделав страшное лицо, прорычал: – Нет, я голоден, как сто волков! – и прикусил ей ухо.
Он был настолько обаятелен и от него исходило столько ласки и любви к ней, что Юля рассмеялась и тут же сменила гнев на милость.
– Закуски давно поданы.
– Отлично! – воспрял Феликс. – Распорядись, дорогая, чтобы поставили на стол графинчик с водочкой.
– Это по какому же случаю? – удивилась жена.
– Во-первых, мне не только голодно, но и холодно, а во-вторых, я встретил сегодня в театре нашего балетмейстера Иванова.
– Так ты был сегодня ещё и в театре?
– Да. Заехал туда после занятий. Надо было кое с кем встретиться по делам.
– Так вот почему ты так задержался, – облегчённо вздохнула Юлия.
– Ну, конечно! – воскликнул муж. – Ну, так вот, встретил я там Иванова, и он мне по секрету сообщил, что Юзеф получит хорошую роль в новой постановке, которую Лев будет ставить вместе с Петипа.
– А я уже знаю об этом, папа, – вступил в разговор Юзеф. – Мне сказали вчера в репертуарной конторе.
– Никогда ни в чем не будь уверен, пока не увидишь распределение на доске дирекции, мой мальчик, – строго осадил сына Феликс Иванович. – Театр – вещь непредсказуемая. Сегодня тебе говорят одно, а завтра делают совершенно другое!
– Но ты сам только что сказал, что мне дадут роль, – недоуменно возразил Юзеф.
– Раз это сказал я, значит, так и будет! – произнес отец. – А на будущее запомни: в театре выжить непросто. Надо толкаться локтями и никому не верить. Каждый будет стараться тебя подсидеть.
– А мне рассказывали, что Дзукки как-то подсунули иголки в балетную пачку, – возбужденно вставила своё слово Маля в подтверждение слов отца.
– И иголки, и булавки, и не только в платье, – повернулся к дочери Феликс. – Готовься ко всему! Могут подсунуть тебе что-нибудь в пуанты. Могут разлить масло перед твоей гримерной, чтобы ты поскользнулась и грохнулась им на радость, ушибив себе что-нибудь, а ещё лучше сломав. Много что могут сделать, моя принцесса, твои собратья по цеху, лишь бы навредить из зависти.
– Ну, ты прямо запугал детей театральными ужасами, – остановила мужа Юлия. – Пойдемте лучше ужинать, – и, ласково глядя на него, добавила: – О графинчике не беспокойся. Я распоряжусь.
– Ты самая лучшая и самая добрая на свете! – обнимая жену, ласково произнёс Феликс Иванович.
Мале оставалось учиться всего полтора года. И пролетели они очень быстро.
