Я застыла, вспомнив тени, утягивающие меня в глубину. А вдруг… это были вовсе не сети?..
Тут можно было сойти с ума на «раз-два», и я, плохо соображая, что делаю, схватила корзинку с яйцами.
- Правда, готовить решила? – равнодушно поинтересовалась старуха. – Так Ворона этим не купишь. Только ещё больше на подозрение наведешь.
- На какое подозрение? – я уже мало что понимала – и про ворон, и про чертей в омуте, и про утопившуюся Эдит. – Что в горшке?
- Масла немного осталось.
- Отлично, - я сунула горшок под мышку, взяла корзинку и пошла обратно в кухню, пытаясь собрать в горсточку разлетающиеся мысли.
Старуха вздохнула, загасила свечу и потащилась следом за мной, а я поднималась по ступенькам и пересчитывала все странности, что со мной случились.
Так, деревня Тихий Омут, где нет нормальных дорог и сетевых вышек… Так, озеро с какими-то водяными... И меня угораздило рухнуть в это озеро… А ещё – ворон, которого не купишь…
- Про каких ворон вы мне говорите? – спросила я у мамаши Жонкелии, когда мы уже почти поднялись до верха лестницы.
- Про серых, - огрызнулась старуха, обогнала меня и принялась шарить на полке, переставляя закопченные котелки и сковородки.
Судья Кроу, сушивший у печи рубашку, глянул на нас через плечо – быстро и подозрительно, и сейчас он так смахивал на нахохлившуюся хищную птицу…
Какая же я дура, слов нет. Рейвен - это ведь «ворон». Ворон – прозвище судьи, тут и ребенок бы сообразил. Судья, которого не подкупишь… А я разве собиралась его подкупать? Я ничего не сделала, чтобы мне нужно было подкупать судью. Или… сделала? Кто знает, что там за жизнь была у моей предшественницы…
Надо порасспросить старуху получше. Но для этого нужно избавиться от судьи-Ворона. Узнавать о жизни человека, чье тело ты заняла, лучше без лишних свидетелей.
- Мамаша, достаньте сковородку, - сказала я, поставив на стол корзину и горшок. – И миску.
Я бы взяла всё сама, чтобы лишний раз не подавать голос и не обращаться к противной старухе, но проблема в том, что понятия не имела, где что стоит в собственной (мама дорогая!) кухне, а судья Кроу следил за мной исподтишка, но пристально. Как будто только и ждал, когда я совершу какую-нибудь ошибку. Но для него-то я – просто Эдит, у которой разладилось в голове, вряд ли он заподозрил подмену. А вдруг, таких, у которых разладилось, здесь сразу отправляют в сумасшедший дом? Как предупреждала меня старуха? Мне вспомнились леденящие душу лекции по истории Нового мира – о том, как обращались в «цивилизованных» странах с теми, кто страдал отклонениями в психике, и судья сразу перестал мне нравиться.
Старуха с грохотом бухнула на стол огромную чугунную сковородку и щербатую глиняную миску. А вилку попросить – будет уместно? Вдруг у них тут вилок ещё историей не предусмотрено?
С вилками, похоже, было туго, потому что мамаша Жо протянула мне деревянную ложку на длинной ручке. Отлично. Нет, я была совсем не голодна. О еде даже думать не хотелось. Но приготовить что-то означало не участвовать в разговоре, потянуть время, подумать и… успокоиться. Прежде всего надо успокоиться.
Мне никогда не приходилось готовить в таких условиях. Особенно – в такой печи. Она была разделена поперек кирпичной полкой, и внизу горел огонь, а наверх, видимо, ставили горшки и сковородки. Вроде духовки, только температуру быстро не изменишь. Справлюсь.
Первым делом я выковорила из горшка масло. Оно было топленым. Я никогда не готовила на топленом масле, но оно, наверное, как то же самое сливочное…
