А потом купив газету с объявлениями об аренде жилья, мы были не просто озадачены, мы буквально сели на какую-то лавочку, цены были отличительными от нашего небольшого города. Работу на неполный день было почти невозможно найти. А если и найти, с неё бы всё равно не хватило, чтобы устроиться по-настоящему. Краски, бумага, двухнитка, карандаши, масло, кисти – мы сидели и перечисляли это в голове. Нам нужно было не только жильё, нам нужно было всё.
И тут, на последней странице, мы заметили объявление об аренде комнаты. Очень далеко от училища. Нам по деньгам была доступна только эта комнатка, но так далеко от училища, что мы садились на первый холодный троллейбус, потом, через час пересаживались и ехали ещë – через мост. Чуть больше получаса на автобусе. Пару раз в лето, мы прорывались выходить – гулять. Но в основном гуляли по набережной в обратном направлении – в сторону комнатки – оттягивая, сколько возможно, момент возвращения. Больше по планерам гуляли, ища уютные улочки.
Выходить из комнаты было праздником. Там стояли две пружинные кровати, лакированный стол у стены напротив двери, два стула. Шкаф с одной не открывающейся половинкой. Думаю, если бы мы всё-таки открыли еë, шкаф бы тут же развалился на части. Люстра светила тускло. Но "люстра" – это не то слово, которое можно представить буквально. Скорее, она выдавала возраст дома, хозяйки, и всего города в целом. Светила точно вниз, под себя, будто нарочно, чтобы ничего не разглядеть, не вдаваться в подробности этой жизни. А потом, как можно скорее вычеркнуть эту комнату из головы, как страшный сон. Что, если честно, не совсем удалось. Но ведь самое главное, что было – искусство.
В первые дни, когда мы заехали было спокойно. Не смотря на фанеру, которым была обита комната, мы прибывали в возвышенном настроении. Мы смогли! Эта была великая удача, что нас двоих взяли в это училище. Я бы одна не потянула комнату, а где искать соседку не представляла. Хотя, конечно думала над этим стечением обстоятельств и была готова спрашивать в училище и подавать объявление в газету. Но такое жилье предлагать – это было просто несуразно и стыдно. Многие, да, практически все, учащиеся были из этого города, так что они не особо понимали, что такое приехать из другого города за несколько тысяч километров. Да, и в целом не общались с нами, считая нас деревенскими выскочками, которые чудом попали в столь замечательное художественное училище. У них были родители профессорами, заслуженными художниками и вообще… у них было всё то, что мы себе не могли представить, из комнаты обшитой фанерой.
Примерно через неделю, мы услышали первые поскрипывания, скрежетания за стенами. Через месяц стали просыпаться от топота прямо под кроватью. А потом увидели их воочию: светящиеся глаза крыс, которые собирали каждую крошку, забирались на стол, вынюхивали, ели то, что мы забыли убрать. “А что я сделаю? Тут крыс много, вы что крыс не видели?” – спокойно отвечала хозяйка дома. На вид она была жадная, но скорее от нужды. Каждый кусок кожи на её лице был сморщен, огрубел, как старый, перетянутый ремешок, который давно заменили на новый, а этот, забытый, пересох, и теперь корчится, сжимаясь сам в себя.
Мы пытались что-то придумать в первый год, но крыс становилось больше. Наше недосыпание и натянутые нервы от страха в какой-то момент перестали вытягиваться, и мы просто были рады, что уходим утром и возвращаемся поздно вечером.
