На третий год фанеру от крыс пучило, они кишили там как в утробе. Я боялась даже представить, что будет, если эта фанера в один из дней не выдержит и лопнет, треснет. Мы не говорили об этом с Машей. Просто покупали еду ровно на один раз, кутались в одеяло не высовывая носа, запирали в шкаф краски и бумагу. Вот так и жили. А куда было деваться – мечта она длиною во всю жизнь, а это всего лишь три года и десять месяцев.
Денег не хватало и при этом ужасе, всё равно. Первый год был самый холодный, голодный, страшный… Однажды я возвращалась в нашу комнатку после учёбы, точнее, с магазина. Краски купила, не рассчитав, на последние деньги. Я думала, что ещё остались, где-то в карманах… Но там было пусто. И мне пришлось идти пешком. Хорошо, было не очень далеко. И вот, в этот жалкий миг, поднимаю глаза, как будто прошу о помощи. Кого? Не знаю. Просто, как шальная мысль. Пришла, вылетела. Я была в отчаянии. Но продолжала идти. Ещё минут двадцать оставалось. Представляю, как скажу Маше, что мы сегодня не будем есть. Так стыдно было до дрожи. Я хватала холодный воздух ртом, подняла глаза, опустила… и выдохнула.
И тут кошелек, прям под ногами. Мимо никак не пройти.
Я поднимаю его, оглядываюсь. Никого. Ни шагов, ни голосов. Некому сказать: "Вы не потеряли?”. Стою. Слушаю. Вдруг кто-то бежит, спохватился? Но всё по-прежнему: тихий, прозябший вечер. Ни души. Ни шороха. Никого.
Прохожу пару кварталов, понимаю, что так сильно держу в руке кошелек, что рука начинает от напряжения неметь и гореть одновременно.
Но побоявшись зайти с кошельком в магазин – бегу в комнатку, к Маше. Уже не чувствуя усталости и холода в пальцах ног. Бегу, словно украла этот кошелек. Прибегаю, разжимаю руку, с трудом, отдаю молча Маше. Она так же молча берет. Раскрывает его. Боясь, наверное, спросить откуда он у меня – потому что в тот самый момент это было совершенно не важно, – Ася выдохнула, – Этих денег нам хватило, чтобы покупать что-то кроме кильки и заплатить за комнату. Ещë платить приходилось за такой страх… Но тогда, впервые, я почувствовала, что не одна. Что кто-то рядом. Кто-то видит. Может помочь, если всё совсем плохо. Благодаря этим деньгам, мы могли даже позволить себе чай… Овсяное печенье…
Перед Асиными глазами всплыли подробности ночей, когда, перебарывая себя она старалась уже не плакать. Тонкая грань фанерной стены и стремления учиться писать, волшебным образом преобразовывались в похвалу учителей, в свет на холстах, в мир, который было видно лучше из тени. Холод стен заставлял мечтать, представлять новые возможности написания картин. И в отчаявшиеся времена не уезжать домой. Сжимать себя в руках при каждом шорохе и не двигаться. Придя в комнатку, как можно медленнее открывать дверь, чтобы крысы успели уйти.
– Правда один раз, когда слишком повеселели, на Машин день рождения. Тогда мы позволили себе впервые за два года сходить в кинотеатр. Благодаря конечно, моей находки, мы как будто вышли на финишную прямую. Деньги стали приходить легче: мы зарабатывали, рисуя портреты на заказ. Этого хватало, чтобы жить, раньше это даже существованием назвать было трудно. Мы выживали на кильке и бульоне с неё. И вот съев по большому куску торта, мы стали, спешив, думать куда деть оставшийся торт. Но поскольку настроение было слишком хорошее, нам придумалось только одно: подвесить торт на люстру. На что? На пояса от осенних пальто! Мы хихикали, спешили, билеты на сеанс лежали тут же на столе, мы сидели на них, завязывая, как можно выше пояса. Примеряя приблизительный рост крыс, а потом, когда сами слезли со стола. Додумались его отодвинуть подальше от нашего сооружения.
