Овсяное печенье лежало на тарелке рядом с колбасой. Три красных яблока пятнами расположились тут и там. А между тарелками с вафлями и шоколадными конфетами оказались два огурца. С самого дальнего конца стола – тарелка в красный горошек, в ней аккуратно уложены кусочки хлеба с сыром. А рядом, правее, булочка-розочка граничила с пирожками с капустой. Жёлтая кайма тарелки, ещё одна деталь лоскутного одеяла, соединялась взглядом с конфетами и отбрасывала самую дальнюю от окна тень, падающую вместе со скатертью. Если бы стол был кубом, и тарелки держались на всех его сторонах, можно было бы собрать и обед, и ужин. Саша воображала, как передвигает блюда, словно кубик Рубика, подтягивая нужную еду ближе к себе.
Куча прозрачных пакетиков лежала горкой на стуле. Пара из них уже перебежала под стол. Саша раскладывала покупки увлечённо, играючи, рисуя в уме лучшую картину дня рождения. Она не обращала внимания на ненужные и скучные пакеты, в которых были упакованы все эти разности. Шурша, она отбрасывала их в сторону, уже совсем забыв, что надо вести себя тихо. Сливы смешались с абрикосами, подпрыгивая, они разбрызгивали росу. Жёлтый букет, который купил папа, стоял отдельно – на кухонной столешнице, между плитой и раковиной. Папа было хотел поставить его на стол, но Саша сказала: «нет». Чтобы плоскость стола не нарушалась высоким пятном и чтобы он не закрыл собой пёстрый натюрморт. Объяснить это она, конечно, не смогла.
Но нет – так нет.
Желания спорить у папы не было. Он помогал Саше, мыл, резал, доставал тарелки, а единственное, о чём думал, это как хорошо было бы лечь поспать после завтрака.
Тарелки перестали звенеть, букет в прозрачной упаковке хрумчать, и Саша торжественно встала на стул, чтобы сверху посмотреть на то, что она приготовила. В глазах узором смешалась эта неоднородность: круглые лоскуты объединяли все завтраки, всевозможные желания девочки пяти лет. Она улыбалась, прищучивая аппетит, представляя, как сама будет выбирать, с чего начать. И, глотая слюну, угадывала, что выберет первым делом мама. Может быть, начнёт с мармелада. А папа? С крекера с луком?
Саша уже долго сидела за столом, рассматривая сложившийся узор. Месяц теней прятался где-то, наваливался, цвета и свет дразнили вкраплениями мака – перекошенного квадрата. Или ромба, смотря как посмотреть. Она так долго вглядывалась и предвкушала, что чувство голода стало пропадать. Тогда Саша пошла отвлечься, поиграть с куклами.
– Мама ещё спит, – сказал папа, тихо дёрнув ручку двери спальни.
Прошёл час, но Ася так и не вышла.
Саша пару раз прошлась из бабушкиной комнаты до кухни. И, схватив всё же одно печенье с башенки, самое незаметное, как ей казалось, и вернулась обратно. Ждать дальше. Папа продолжал сидел на кухне. Успокаивая, еë и себя, что ещё рано. Сделал вид, что не заметил, как она взяла ещё одно печенье, хотя по лицу было видно, что ждала, когда её поругают. Но он только предложил позавтракать. Саша ответила: “Надо ждать”.
Стрелки часов на кухне отметили ещё один час. Завтрак не удался, обед тоже оказался на грани провала. Так никто и не притронулся к еде. Время превратило еду в натюрморт. Капли воды высохли, оставив белый след. Папа Саши, уже думая только пустым желудком, постучался в комнату. Всё это время они думали, что Ася спит, но она просто закрылась. Сначала, просто стучали, переглядывались. Снаружи бушевала неясность: может, упрямство, может, обморок, может, заклинило дверь… Они не знали. Внутри – ни шороха. Та же тишина. Ася молчала. Но всё это время, медленно, будто из глубины, поднималась с кровати и шла к двери. Она не могла ответить. Не то чтобы не хотела, просто не могла. Конечно, уже пару дней до этого она была слишком тихой, но, наверное, как всегда. В тот самый момент, когда папа уже готовил плечо к удару, а Саша – в паузе – позвала: “Мама, ты здесь?” – замок щёлкнул.
