Луи нахмурился, скользя пальцами по краю бокала:
– Если честно, у меня было странное ощущение… будто я иду по городу и в какой-то момент понимаю, что делаю это механически. Словно ноги сами вели меня по нужному маршруту. Не могу сказать, что это «шёпот», но что-то похожее на зов, да. Вот и оказался в этом баре, хотя не собирался. Да я даже и не видел его прежде!
– Воистину загадочное место, – произнёс Антуан, покачивая бокал, из которого будто не убывало вино. – Возможно, оно существует где-то на стыке миров – реального и воображаемого. Но нет, я не хочу ударяться в оккультизм или мистику, просто пытаюсь словами описать то странное чувство, которое меня не покидает. Как будто всё это – сон наяву.
Луи бросил взгляд на бармена, который стоял почти неподвижно, опершись о стойку. Казалось, что тот ни на секунду не замечает двоих посетителей или не проявляет к ним явного интереса. Лишь изредка он делал короткое движение рукой, как если бы стряхивал пыльную крошку, и снова застывал.
– Возможно, нам стоит поднять бокалы и выпить, – предложил Луи, пытаясь развеять нарастающее чувство беспокойства. – Пусть это будет за нашу долгожданную встречу, за философию, которая не даёт нам упасть в бездну банальности, и за саму жизнь, если уж на то пошло.
– С удовольствием, – Антуан чокнулся своим бокалом о бокал Луи. Звон был тихим, почти приглушённым, как будто оглушенным воздухом бара. – И за те вопросы, на которые мы не найдём ответа, но которыми, возможно, будем жить ещё долго.
Они пили молча, и в этом молчании витало нечто особое: примирение с неясностью, принятие того, что не всё объяснить словами. И всё-таки, глубоко внутри, Луи ощущал какую-то тоску по чему-то утраченному – чему именно, он пока не мог сказать. То ли по времени, которое безвозвратно ушло, то ли по тем простым радостям, о которых они когда-то мечтали. Но у него было странное подозрение, что это чувство родилось не сейчас, а тлело в нём давно, просто только теперь поднялось на поверхность.
– Думаешь, человечество приблизилось к пониманию смысла жизни за последние десятилетия? – неожиданно задал вопрос Антуан, стараясь снова вернуться к более интеллектуальному уровню разговора. – Мы ведь за это время прошли через бурный научно-технический прогресс, освоили массу новых технологий, открыли невероятные вещи о космосе и о собственном сознании. Но вместе с тем, кажется, не стали менее одинокими и потерянными в этом мире.
Луи пожал плечами:
– Разве мы можем всерьёз мерить «продвижение к смыслу жизни» критерием научных открытий? Люди совершали гениальные прорывы и в средневековье, и в XIX веке, и в XX. Но главный вопрос, похоже, остаётся таким же мучительным, как и тысячелетия назад: зачем мы здесь? Технологии лишь облегчили быт, ускорили общение, дали новые возможности, но они не изменили внутреннюю потребность человека понимать своё место во Вселенной.
– Точно, – согласился Антуан, – и оттого мы продолжаем биться над теми же проблемами, только формулируем их иначе. «Быть или не быть?» – спрашивал Шекспир, а мы сейчас спрашиваем: «Жить в полном объёме или довольствоваться тем, что имеем?»; «Есть ли Бог?» раньше звучало чаще, а теперь люди говорят: «Есть ли Высший Разум или вселенское сознание?» – а суть та же. Мы вращаемся по кругу, находя тысячи интерпретаций, но, возможно, никогда не сойдём с этой орбиты.
