– А помнишь, – начал Антуан негромко, откусывая и тут же прожёвывая сыр, – когда мы с тобой впервые решили заняться «настоящей» философией? Мне кажется, это было где-то на втором курсе университета, когда мы сидели в парке под старой липой и ты с энтузиазмом декламировал отрывки из Платона. Мы тогда грезили, что сможем найти путь к той самой истине, о которой люди столетиями только рассуждали.
– Хорошо помню, – Луи улыбнулся, вспоминая тот день. – Небо было ясное, как сейчас помню, и кажется, тогда весна только наступала. Повсюду цвели цветы, а ты всерьёз собирался доказать, что человеческая душа по природе своей добра, но общество порой искажает её устремления. Ты считал, что философия может помочь вернуть нас к первоначальной чистоте.
– Я и теперь так думаю, – неожиданно вскинул брови Антуан. – По крайней мере, частично. Просто понял, что «возвращение к чистоте» – это не событие, а процесс, бесконечная дорога. Люди ведь устроены так, что им всё время нужно что-то большее: они жаждут денег, успеха, признания, власти. Но философия, если ею заниматься искренне, приоткрывает занавес над тем, что всё это может оказаться лишь временной иллюзией. И тогда начинается поиск более глубоких смыслов.
– А как насчёт того, что никакого смысла вообще нет? – негромко вставил Луи, отпивая вино. На языке осталась горьковатая пленка, но она не была неприятной – скорее, напоминала о жизни самой, где сладость всегда смешана с горечью. – Ведь был и Ницше, что однажды прокричал: «Бог умер», – люди приняли это как вызов. Прежняя картина мира начала рушиться. Потом пришли экзистенциалисты, которые уже не были уверены ни в чём, кроме самой свободы выбора, которая, как выяснилось, может стать бременем. В итоге человечество подошло к парадоксу: пытается найти высший смысл, но… не уверено, что он вообще существует.
Антуан подался вперёд, и в его глазах промелькнуло любопытство:
– Да, и если бы мы всё это по-настоящему приняли, то, возможно, стали бы теми, кто живёт только одним моментом, осознавая абсурдность любого будущего. Но смотри: мы сидим здесь и всё равно спорим, размышляем. Значит, нас не устраивает идея «пустого мира без смысла», верно?
– Не устраивает, – согласился Луи, – потому что тогда теряется движение. Человек создан, чтобы искать, творить, сомневаться – и этот процесс даже важнее конечного результата. Может быть, смысл и в этом постоянном движении вопросов и ответов, которые никогда не будут окончательными.
Они на миг замолкли, и в этой тишине Луи уловил мягкий шорох ветра за окном: ставни еле слышно вибрировали от порывов. Внутри бара воздух оставался плотным, как будто пропитанным невысказанными словами. Казалось, каждый предмет – от столов с вытертой столешницей до потускневших зеркал – хранит в себе истории прежних вечеров и чужих разговоров, которые растворились в дымке времени. И в то же время что-то в этом месте заставляло Луи ощущать некую лёгкую оторванность от реальности, словно тут не действует привычный ход часов и будто бы сам бар – всего лишь декорация для их встречи.
– Кто бы мог подумать, что мы увидимся именно здесь, – заметил он, вновь оглядываясь. – Удивительное чувство: будто мы давно знали, что окажемся в этом месте, но не могли назвать ни дня, ни часа. И вдруг… вот оно случилось.
– Звучит почти мистически, – тихо ответил Антуан, и в его голосе послышалась тень загадочности. – Хотя, возможно, это всего лишь закономерность, над которой мы не задумывались. Скажи, а ты не чувствовал в последнее время какого-то неясного зова? То есть, знаешь, иногда бывает состояние, когда вроде не думаешь о чём-то конкретном, но тебя будто тянет куда-то. Как шёпот, который неразличим, но указывает дорогу.
