Между седьмым и восьмым - страница 13

Двигалась бабка медленно. Пока дошли до процедурной, Катька узнала, что старушку зовут Евдокией Васильевной, что вот уже два года как ей идёт девятый десяток, что завещание она составила племяннику:

– Всё ему: и квартиру, и гараж, и деньги, что скопила. Пусть похоронит только. А там уж как совесть ему скажет: захочет поделиться с кем из родных – пущай делится. А на нет суда нет. Что уж тут.

– А чего не детям? – Катька изнемогала под тяжестью бабкиного тела, всё больше наваливавшегося на неё.

– Так нету, – у процедурного кабинета Васильевна остановилась. – Захочешь, так расскажу попозже. Мне тут, видать, и помирать придётся. Сколько-то времечка будет – расскажу, – за уколом она хотела зайти в кабинет самостоятельно, без юной сопалатницы, но не смогла: – Вот как оно, видишь? Ноги уже из-за спины не держат.

Катька выдохнула: «Ну, перхоть!» А вслух сказала:

– Ладно, вперёд! – и задом открыла дверь, чуть не снеся медсестру, собиравшуюся на выход.

– Да!.. Твою!.. – медсестра не сдерживала эмоций. – Чтоб!..

Впрочем, Катька тоже решила не сдерживаться. Тем более обслуживающий персонал – это вам не две залётные пьянчуги.

– А я чё, за вас всех таскать должна? На своём горбу? Детям вообще работать нельзя! Это ваша обязанность! Маме позвоню – пусть жалобу на вас напишет! И за мат тоже!

– Да пусть пишет! – взъелась медсестра, но под взглядом Васильевны поникла и закашлялась. Потом разрешила, остывая – Ладно, заголяйтесь. И на будущее: не опаздывайте, я уже пять минут как закрыться должна была.

В процедурном даже не пахло – воняло процедурами. Катька была рада, что укол медсестра сделала моментально. Возмущалась только Евдокия Васильевна:

– Помедленней бы, а то ведь как насквозь! А больно – аж дыхание спирает…

До палаты они добрались еле-еле: бабка задыхалась непонятно отчего, а Катька – от тяжести бабкиного тела. На кровати свалились вместе: одна сидя, другая лёжа – каждая на свою.

Почти тут же зашёл врач. Не один. Его сопровождали двое – оба в накинутых на одежду серо-белых халатах. Все трое подошли к автоводительницам, к их кроватям.

– Можете забирать, – махнул на них врач – уже другой, не вчерашний. Он был солиден, имел профессорскую бородку, очки в толстой оправе. – Только порезы и ушибы. И очень, – врач сделал упор на этом слова, – оч-чень высокая степень опьянения. А сегодня – похмелье. Головушки болят. Но, – «профессор» развёл руками, – поболят и перестанут. Хотя… – он немного призадумался. – Их ведь в СИЗО?

– Туда, – качнул головой старший из двоих, и Катька поняла, что это полицейские.

– Я надеюсь, они там в медкабинет попадут, а не сразу в камеру? – врач киношным жестом поправил очки – указательным пальцем правой руки поднял чуть выше по переносице.

– В изолятор, – снова согласился старший и глянул на девок. – Ну, сами пойдёте или наряд вызвать?

Минут через десять, после препирательств и мата, от которого хотелось зажать уши, палата наполовину очистилась.

– Господи-господи! – качала головой Евдокия Васильевна.

– Кошмар! – высказалась и Катька. Но тут же поинтересовалась у врача: – А за что их в полицию?

– За непреднамеренное убийство, – врач картинно сложил руки на груди и присел на кровать бабки, уставившись на Катьку. – Ну-с, что у нас?

– Не-е! – заявила Катька. – Подождите! Чего они сделали? Эти! – и она красноречиво кивнула головой в сторону двери.

– Ночью катались по городу. На внедорожнике. Папином, – рассказывая, врач делал ненужные паузы, Катька морщилась: «Можно ведь и поскорее!». Впрочем, говорить с паузами для доктора было нормой. – Катались они со скоростью сто пятьдесят километров в час. Вылетели на красный. На перекрёсток. Врезались в такси. В результате таксист мёртв. Остались жена и двое детей. Жена не работает. Дети маленькие. Вот так.