На всякий случай прокручиваю нашу переписку, чтобы убедиться, что ненароком не пропустила его сообщение об отъезде или о неотложных делах. Но снова мимо: здесь только мои причитания о несправедливости бытия. Мне даже становится неловко: к инвалидному креслу прикован Джо, а сетую на жизнь только я…
Джокер сильный, и в этом ещё одна причина, почему я держусь рядом. Я бы так не смогла, сломалась, замкнулась в себе и возненавидела этот мир. А Джокер держится. Мало того, он находит силы еще и меня спасать…
Lera [02.09 22:10]: Чёрт, я волнуюсь за тебя не на шутку! Прошу, ответь!
Взглядом гипнотизирую экран смартфона, но ничего не происходит. Складываю вещи на завтра: учебники, тетради, с трудом накаляканное на отдельном листке сочинение. И вновь упираюсь глазами в мессенджер. Пусто!
Lera [02.09 22:34]:Ну что я должна сделать, чтобы ты вернулся?!
Я снова и снова читаю его старые сообщения. Пытаюсь найти зацепку —бесполезно. Швыряю телефон в дальний угол и как неприкаянная шатаюсь от кровати до шкафа и обратно. Чувствую, как слёзы подкатывают к горлу и что-то ещё — тяжёлое, колючее — противно щекочет за рёбрами. Навязчивое ощущение собственной ненужности накрывает меня с головой. И я не выдерживаю…
— Па…
Засунув мобильный в карман, выскакиваю из комнаты и несусь на кухню. Когда я была маленькой, папа всегда играл со мной в шахматы перед сном. Он говорил, что это отличная возможность освободить голову от дневных забот. Правда, уже года три я упорно пропускаю мимо ушей его предложения. А сейчас… сейчас папы уже нет на кухне…
— Отец решил лечь пораньше, — не оборачиваясь, отвечает мама. Шум воды из крана заглушает её голос. Она так старательно пытается отчистить противень от остатков жаркого, что, кажется, вот-вот протрёт пенной губкой дыру в металле.
— У нас, что, посудомойка сломалась? — Подогнув под себя ногу, сажусь на отцовскую табуретку и понимаю, что хочу есть, а потому взглядом скольжу по кухне в поисках чего-нибудь вкусненького.
— Уже как недели две, — качает головой мама.
— А чего мастера не вызовешь? — Хватаю из вазочки крекер, но он сладкий и с кунжутом — гадость!
— Ты серьёзно, Лер? — вспыхивает мама и прямо с губкой в руках оборачивается ко мне. Не замечает, как на пол летят пенные обмылки, а на красивом переднике остаются мокрые следы. — Что с тобой происходит, дочь?
— О чём ты? — Удивлённо изогнув бровь, бросаю надкусанный крекер обратно в вазочку и жду ответа. Но мать не спешит мне ничего объяснять. Она отворачивается к раковине и ещё усерднее начинает тереть дурацкий противень.
— Ма-а! — тяну в недоумении.
— Я всё понимаю. — Она шмыгает носом, хотя, возможно, это просто журчит вода. — Переходный возраст, поиски себя… Но, Лер, так нельзя! Ты закрылась от мира, от нас, от себя… Что дальше?
— Мам, не начинай! — закатываю к потолку взгляд. У матери просто талант портить и без того поганое настроение! — Что опять не так? Это всё из-за дурацкого жаркого? Ну хочешь, я его сейчас съем?
Грохот. Противень так некстати выскальзывает из рук мамы. Очередной всхлип. Теперь точно не показалось. Мама нервно бросает губку и выключает воду. Забыв сполоснуть ладони, она вытирает руки о кухонное полотенце и, сняв передник, спешит уйти.
— Жаркое в холодильнике, — бросает на ходу, но возле порога замирает. Ну, конечно, сейчас начнёт раздавать ЦУ: в какую тарелку положить рагу, какой режим выбрать на микроволновке, и что посуду за собой мне придётся вымыть самой. Но мама качает головой, словно собирается с мыслями, а потом огорошивает меня:
