Мистика и ужасы. Сборник - страница 18

– Потому что ты отдаешь часть себя, – ответила Лира, ее черный глаз стал еще чернее и эта тьма, казалось, поглощала любой свет.

Однажды ночью, возвращая душу старика-художника, Виктор не выдержал.

Художник, оказывается, видел его в тумане много лет назад и написал портрет – не жестокого преступника и бандита, а человека с глазами, полными тоски.

– Я не могу! – Виктор дрожащими руками разбил сосуд. Душа художника рассыпалась искрами, но Лира поймала их руками, прожигая свою кожу до костей.

– Даже сломанные души заслуживают покоя, – прошептала она, и ее руки истекали кровью. Девушка, словно не замечая этого, подарила Виктору утешительную улыбку.

Последней была старуха.

Когда Лира вручила ему сосуд, Виктор понял: внутри – та самая душа, что стала первой на его темном пути жестокости и злости, та, что накормила его хлебом.

– Ты должен, – сказала Лира, но ее голос был едва слышен. Она таяла, как свеча, ее белые волосы стали прозрачными, а из черного глаза сочилась тьма.

Он разбил сосуд.

Старуха явилась перед ним, но теперь ее глаза были полны света. Она протянула руку, и в ладони лежала крошечная фигурка – он, семилетний, спящий в подворотне.

– Прости, – выдохнул Виктор даже не замечая, как по его щекам катятся слезы.

Старуха улыбнулась и рассыпалась пылью.

В груди Виктора что-то щелкнуло. Он взглянул на свои руки – они дрожали и слабели.

Лира лежала на полу, ее черный глаз потух, а грудь едва вздымалась. Мужчина подскочил к умирающей девушке. Его жизнь никогда не будет прежней. Мужчина понимал это. Он не сможет без неё. И дело не в любви, Виктор даже сейчас не верил в любовь. Тут было что-то другое, что-то, что мужчина просто не мог объяснить.

– Ты теперь свободна, – он обнял ее, чувствуя, как что-то перетекает из него в нее.

Ее глаз вспыхнул изумрудным светом.

– Что ты сделал?

– Отдал последнее, что украл – свою душу…

Вечность вдвоем

Лавка "Черные Страницы" исчезла в жарком огне пожара, оставив после себя лишь пустырь, где росла одинокая алая роза без шипов.

Прохожие иногда видели пару: мужчину со шрамом и угрюмым взглядом, и девушку с глазами как день и ночь. Они подбирали бездомных кошек, кормили стариков и беспризорников, а по ночам танцевали под дождем, который теперь звенел, как смех.

В подвале, которого больше не существовало, стояли два сосуда. В одном – искры смеха Виктора. В другом – слезы Лиры.

Их души сплетались в танце, создавая новую главу в Книге Жизни и Теней – ту, где любовь не спасает, а превращает миг в вечность.

"Это ваша работа! Вы должны следить за детьми!"

Голос Анны Семеновны, обычно тихий и сдавленный, сейчас резал воздух детсадовского коридора, как ржавая ножовка. Она вцепилась в рукав халата воспитательницы Марьи Петровны, бледное лицо истерящей женщины было искажено животным страхом. "Где мой Ваня?! Где?! Вы же отвечаете за них! Всех!"

Воспитательница детского сада, Марья Петровна, обычно невозмутимая, как скала, казалась растерянной.

Ее глаза бегали по пустому коридору, где только что резвилась группа. "Анна Семеновна, успокойтесь… Он только что был тут, с мальчишками в 'паровозик' играл… Я отвернулась на секунду – к Наденьке, она упала…"

"На секунду?! – истерика в голосе матери нарастала. – Уже десять минут его нет! Вы что, не понимаете? В этом проклятом городе… столько слухов!" Ее взгляд метнулся к высокому, запыленному окну, за которым хмурился типичный провинциальный пейзаж: серые пятиэтажки, голые деревья и промозглая слякоть ранней весны.