* * *
Ни в спорах о судьбе дома, ни в частичном запое Заслонов участия не принимал. Не интересовало его это все. Совсем не интересовало. И только когда соседи начали с ордерами приходить, рассказывать об ужасах, пережитых в исполкоме, и совета по поводу мебели спрашивать, решил Заслонов все же сходить в исполком. Отпросился на работе и пошел.
Явление подселенца вызвало в исполкоме всеобщее удивление и в первую очередь удивление самого Заслонова, потому что оказалось, что никакого Заслонова Алексея Никаноровича 1920 года рождения в квартире № 47 дома № 35 по Взвейскому проспекту не значится.
– Живу я там, – наивно сказал Заслонов и, словно дитю малому, повторил очкастенькой. – Живу.
– Нет, – просто сказали ему.
– С 1945 года, даже с 44-го живу, – обратился к фактам подселенец.
– Не может быть, – ответили ему.
– А где же я живу? – уел тогда очкастенькую Заслонов.
– Этого мы не знаем и знать не хотим, – ответили ему. – А в квартире № 47 вы не живете.
– Живу! – начал нервничать Заслонов. – Соседи подтвердить могут.
– Соседи нам не указ, – ответили ему. – А вы аферист.
– Я?! – возмутился Заслонов. – Я не аферист, а фронтовик и ранение имею.
– Куда? – спросили его, наклонив голову набок.
– В пятку, – честно сказал Заслонов.
– Вот-вот! – сказали ему с нехорошим выражением лица.
– Что – "вот-вот"? – напрягся Заслонов.
– В пятку!.. – ехидно ответили ему и тут ощущение жизни вновь вернулось к Заслонову и поэтому он начал стучать подкованными ногами и не то чтобы кричать, а скорее в голос входить.
И очкастенькая испугалась:
– Мы все выясним, – сказала она. – Не волнуйтесь. А то милицию вызовем.
Но Заслонов ничего уже не слышал и потому пришлось ему возвращаться из исполкома не на трамвае, а на черном воронке, слушая краем уха сопровождавшего его сержанта.
– Каждый день, – жаловался сержант, – человек по пять из этого исполкома забираем. Кого потише – вроде тебя – домой отвозим, тех, которые права свои знают – к нам в отделение, ну а слабеньких, понятно, – в больницу. Каждый день. Ну ладно бы – хулиганы или там пьяницы… Вчера вот с академиком дрался. Силы-то в нем никакой, но цепкий – жуткое дело…
Под такие разговоры и приехал подселенец домой.
– Ну как? – спросила его Мария Кузминична.
– Да ну их, – махнул рукою Заслонов. – Подождать велели, – и ушел к себе.
* * *
Дни шли за днями и складывались в недели. Из недель сами собой получались месяцы. Заслонов регулярно пил на проводах и новосельях, пока, наконец, не остался в квартире совершенно один.
И как ни противно было ему думать о встрече с очкастенькой, надо было идти в исполком. Запасся подселенец бумажкой, по которой он в Москву прибыл, на всякий случай побрился и пошел. Целый день до самого позднего вечера просидел он в издерганной очереди, пока, наконец, не вызвали.
То ли перевыборы произошли, то ли еще что случилось, но на месте очкастенькой сидел худенький востроносый хлопец с хитрыми глазами и молчал.
– А где эта?.. – спросил от сильного удивления Заслонов, мучительно пытаясь вспомнить, отдавал ли он в этом году за что-нибудь свой голос или нет еще, но так и не вспомнил.
– В отпуске, – сказали ему.
– Ну ладно, – успокоился Заслонов, – и хорошо.
Но ничего в этом хорошего не было, потому что только он заикнулся, что живет в доме № 35 по Взвейскому проспекту, как прервали Заслонова простым словом:
– Нет!
– Что – "нет"? – не понял Заслонов.
