Пора, однако, привести название, стоявшее, как помеха, на пути Алексеева, помеха, которую я решительно устранил: река Аргунь. Положим, если вы заглянете в сборник, мной составленный, то название там найдёте. Однако попадётся оно вам по тексту ниже, не в начале отрывка с описанием странствий Робинзона по Сибири. В начале же рассказывается, где именно Робинзон пересек нашу границу с Китаем. По своему обыкновению повествователь скрупулезно точен. В том заключается стиль Дефо, в описательной подробности: что, где, когда – всё до малейших деталей достоверно, разумеется, вроде бы достоверно, зато уж правдоподобие, как многие читатели знают, неотразимое. Увы, стиль, ставший неотъемлемой особенностью всей последующей повествовательной техники, пришлось нарушить, иначе и остальное описание надо было бы выкинуть. Кто тогда не жил и тех же трудностей не испытал, тот едва ли поймет наши переживания, поэтому уж лучше я напомню: в тот момент как раз усложнились наши отношения с Китаем. Конфликт, вплоть до вооруженных столкновений, возник, как назло, в точности на той самой полосе, где Робинзон, по его словам, пересекал границу. Вдаваться в объяснения? Попробовали бы вы в те времена толковать, что на самом деле русско-китайская граница проходила иначе, что сведения полуфантастические или по меньшей мере устаревшие и что это не настоящее путешествие, а вымысел… Повторяю, кто тогда не жил, тому нелегко себе представить, с какой силой «как бы чего не вышло» давило нам на мозги. Издательский редактор только посмотрел на меня взглядом усталой опытности, рука моя сама собой поднялась, и река Аргунь в опасном месте из текста исчезла.
Ренессанс и барокко. Из книги «Словами лошади» (1968)[5]
– На лошадях?
– Да.
Диалоги Платона
Из Центра по изучению литературы я отправлялся прямо на конюшню.
– Вовремя пришел, – приветствовал меня в тот раз тренер-наездник. – А это что такое? – И он обратил внимание на рукопись, которую я держал в руках.
– «Ба-ба-барокко», – прочел наездник заглавие и, строго взглянув на меня, спрятал рукопись в сундук со сбруей.
– Началось ба’гокко еще с Копе’гника, – за час до этого предупредил меня доктор наук Воронцов-Дашков, вручая свою работу «Барокко и Ренессанс. Насущные проблемы изучения».
Мы составляли группу Возрождения. В нее, кроме Воронцова, входили профессор Скобелев и академик Тацит. Это были киты, на авторитете которых держался весь Центр. О наших китах, видя скопление старинных фамилий, даже спрашивали: «Там у вас, со Скобелевым и Воронцовым-Дашковым, идет возрождение чего?» Напрасно в нас подозревали чуть ли не заговорщиков. Единодушия в нашей группе как раз и не было. Мы изучали Ренессанс. Времена весьма отдаленные, но ярость споров между нашими китами была такова, будто обсуждалась современная политика. Тацит утверждал, что истоки Ренессанса надо искать где-то в Гималаях. Воронцов-Дашков настаивал: «Все началось с Копе’гника». А Скобелев рубил: «Буржуазность!» Обессиленные борьбой друг с другом, они обращались к нам, новичкам: «А вы, молодой человек, что на этот счет думаете?» Что я мог думать, если душой я находился на конюшне? А высказаться надо было на другой день, утром. Для этого рукопись следовало самому прочесть и передать другим, тем более что вся цепь начиналась с меня.
– Об’гатите внимание на Копе’гника, – сказал Воронцов-Дашков, как бы рекрутируя меня в свои сторонники.
