предложил Платон, от волнения ставшему сильно заикаться, Саторкину.
– «Да, п… пошли! Только д… давай т… ты будешь говорить!».
– «Конечно! А ты будешь дополнять, если я что-то упущу!».
И они пошлина к заведующему кафедрой «Начертательной геометрии и черчения» профессору Христофору Артемьевичу Арустамову, по Сборнику задач по начертательной геометрии которого они до этого занимались.
Он оказался человеком пожилым, крупным и грузным, но ещё сохранившим мужскую красоту. Христофор Артемьевич родился 15 сентября 1899 года в Баку. После окончания гимназии работал на нефтепромысле, затем служил в Азербайджанской ЧК.
В 1922 году был направлен на учёбу в Московский механико-машиностроительный институт имени Н.Э. Баумана, впоследствии МВТУ.
Студентом принимал активное участие в деятельности училища, преподавая математику на подготовительных курсах. Поэтому по окончании института он в 1931 году был оставлен преподавателем на кафедре «Начертательная геометрия». А уже в 1932 году Х.А. Арустамов возглавил свою кафедру, получил звание и должность доцента. В течение многих лет он оказывал большую академическую помощь студентам-рабфаковцам по высшей математике, теоретической механике и сопротивлению материалов.
В эти же годы он участвовал и в испытаниях теплосиловых систем московских электростанций, фабрик и заводов. Одновременно Х.А. Арустамов состоял инспектором Рабоче-крестьянской инспекции города Москвы по обследованию транспортного хозяйства столицы. В 1958 году он получил звание и должность профессора, и некоторое время был председателем экспертной комиссии ВАК МВО СССР по присуждению учёных степеней и званий. А теперь ему предстояло решить судьбу двух нерадивых студентов-вечерников.
Постучавшись и войдя, они представились секретарше:
– «Здравствуйте! Нас к Христофору Артемьевичу направила наш преподаватель Сумская!» – взял инициативу в свои руки Кочет.
– «Минуточку подождите! Сейчас доложу!».
– «Христофор Артемьевич, к Вам эти двое, от Сумской!» – войдя к заведующему кафедрой, не прикрыв дверь, спросила она, тут же повернувшись и пригласив их на Голгофу.
– «Здравствуйте! Разрешите?! Мы…» – начал, было, Платон, но был остановлен жестом начальника, показавшим на ковёр перед своим столом.
И они молча повиновались, встав рядом на некотором расстоянии напротив стола Арустамова.
– «Я знаю, кто вы и что натворили! За такое хулиганство и оскорбление преподавателя вы будете исключены из института! И не надо здесь сейчас оправдываться и просить меня оставить вас! Такая подлость не прощается!» – неожиданно мощно и напористо начал он.
– Вот это да!? Я приплыл! Опять меня выгоняют из вуза?! А за что?! За то, что я хотел всего лишь помочь глухому преподавателю понять, как пишется моя фамилия, и упростил ответ?! Нет! Я буду за себя бороться! Просто так меня теперь не выгнать! – молниеносно пронеслось в мозгу Кочета, заставив его всего собраться, взять себя в руки, и начать быстро анализировать обстановку.
В этот же момент, от неожиданности испугавшийся и растерявшийся, пытавшийся было возражать, Виктор Саторкин, начал заикаться, судорожно хватая ртом воздух.
Ведь такой исход его учёбы в институте означал крах всей его жизни, надежд его необразованных родителей, делавших ставку на получение высшего образования их единственным сыном. Ведь после этого его неминуемо ждала служба в армии. А это в его понимании было совершенно недопустимо. И, чтобы спастись, «лягушка начала сверх интенсивно работать лапками». Но сильное волнение, вызвавшее такое же сильное заикание, не позволило ему выдавить из себя что-то членораздельное, кроме смешного мычания. И в этот момент Платону стало очень жаль Виктора.
