И он нарочно отдал её Игорю Заборских, чтобы тот, наверняка от страха и недоверия прочитав её, не подумал о кознях за его спиной и предательстве со стороны товарищей.
– «Игорёк! Видишь? – показал он на распухшую и не бритую верхнюю губу – Я ухожу на больничный! Поэтому у меня к тебе просьба передать эту объяснительную записку Вите Саторкину, чтобы он в пятницу обязательно отнёс её к Арустамову! А то нас опять не допустят до занятий! Сделаешь?!», – попросив и передав Игорю Заборских сложенный двойной тетрадный листок, несколько успокоил его Платон.
– «Конечно, передам!» – с неподдельным интересом взял тот долгожданный листок с потенциально возможным компроматом на себя.
А после ухода Платона он с дрожащими от нетерпения и волнения руками, прочитал его. А потом ещё раз, но уже с радостью, поделившись ею со своим наставником Георгием Валентиновичем Витковым, которому ещё утром сетовал по поводу своей дальнейшей, возможно даже несчастной, студенческой судьбы.
– «Ну, вот, видишь?! Я же говорил тебе, что Платон не такой человек! Он выше всего этого! Он птица высокого полёта! Хоть и Кочет?!» – с удовлетворением за свою правоту, по-привычке пошутил Витков.
– «Да! Платон это… мысль! Вон, как он чётко описал всё, как было?! И в итоге никто не виноват!?» – согласился с ним, наконец, совсем успокоившийся Игорь Заборских.
– «Да, талант! А как это никто не виноват?! Так не бывает! Из его записки совершенно ясно, что виновата сама преподавательница, поспешившая с выводами! Я даже думаю, что ей после прочтения самой станет стыдно за своё поведение! Ты мне потом расскажи, как и чем дело кончится!» – завершил их разговор Г.В.Витков – опытный интеллигентный мужчина средних лет.
И в пятницу в электричке, по дороге в институт, Заборских, Гуров и особенно Саторкин внимательно читали объяснительную Кочета, оставшись ею чрезвычайно довольными.
А Виктор сразу понёс её на кафедру «Начертательной геометрии и черчения», и в отсутствие Х.А. Арустамова передал её секретарше, которая обещала в ближайшее же время передать её заведующему кафедрой.
С понедельника усатый и с заклеенной пластырем верхней губой Платон уже посещал занятия в институте.
Поэтому в среду 18 сентября Кочет с Саторкиным выехали в институт теперь с трепетным ожиданием решения их вопроса.
Но не успели они подойти к своей аудитории, как шедшая навстречу с другого конца коридора преподавательница Сумская сама окликнула их, обращаясь к Кочету, сразу опередившему её с извинениями.
Но та, не дослушав их, чуть взволнованно перебила его:
– «Ребята! Извинения ваши приняты! Я всё поняла и допускаю вас до занятий! Но вы и меня поймите! У меня такой же сын, как и вы! – кивнула она на Кочета – И я в тот момент подумала, а что, если и он так себя ведёт?! Поэтому, возможно, я слишком проэмоционировала?! Извините! А вашу объяснительную я оставила себе на память!» – добродушно и даже чуть смущённо объявила она.
– «Да ничего! Всё стало понятно! У меня мама тоже была преподавателем!» – с пониманием реагировал и Платон.
– «Даже сестре Шарикяна преподавала!» – непонятно на что за друга намекнул и Виктор.
– «Ну, тогда мы поймём друг друга! Заходите в аудиторию!».
– «Спасибо! Но только после вас!» – любезно расшаркался Кочет.
– Так значит, она действительно поняла свою ошибку?! Вот что значит сила печатного слова, как мне неоднократно давно говаривал отец?! – удовлетворённо про себя заметил Платон.
