Она разулась, молча сняла пальто, прошла в спальню. Тихо. Чтоб не привлечь внимания. Закрыла за собой дверь. Встала у зеркала.
Смотрела. Долго. На себя – в свитере, с тенью под глазами, с шеей, которую раньше старалась прятать.
"Сцена… ну вот ещё. Ты? Клара? Куда тебе. У тебя ужин не доварен, а ты про софиты мечтаешь."
Мысль – как щелчок. Привычная. Знакомая. Но сегодня… она не вызвала покорности. Сегодня внутри что-то возразило.
Клара медленно открыла ящик. Достала балетки. Те самые – с блёстками. Те, что должны были лежать и ждать «никогда». Села на край кровати. Поставила их у ног. Обувь стояла, как молчаливый вопрос.
"А вдруг?.."
Она встала. Надела их. Подошла к зеркалу. Медленно. Почти на цыпочках. Сделала шаг. Повернулась. Развела руки. И вдруг – заплакала. Не всхлипом. Не бурей. Просто – слёзы. Как отпечаток чего-то очень хрупкого и важного.
Потому что ей очень хотелось. И очень боялось. И всё это – впервые – было о ней самой.
"Я не знаю, смогу ли… Но я больше не хочу только смотреть, как другие идут вперёд."
А в это время – совсем в другой квартире – Мария с шумом бросила сумку у входа и резко дёрнула шнур от торшера. Свет вспыхнул, оголив всё без прикрас: пыль на подоконнике, чай в кружке со вчерашнего вечера, зеркало у шкафа – в полный рост.
Она прошла мимо, не глядя. Но на третьем шаге остановилась. Повернулась. Взглянула.
– Ну, – сказала себе. – Ну что? Живёшь. Ходишь. Никто не умер. Никто не восхитился.
Тишина ответила отсутствием аплодисментов. И это – разозлило.
Мария включила музыку. Ту самую – из зала. Танцевальную. С намёком. Тело тут же напряглось, будто под боевой марш. Сделала шаг в сторону. Поворот. Руку вверх. Споткнулась. Сбилась. Замерла.
– Гребаная сцена, – прошипела она. – Гребаные каблуки. Гребаная драма.
Выключила музыку. Комната сразу наполнилась той самой тишиной, от которой нет укрытия.
Мария стояла перед зеркалом. Смотрела не на женщину – на доказательство времени. На отражение, которое не врёт.
"Ты боишься сцены не потому, что свет. А потому, что там не спрячешься. Там видно – насколько ты одна. Насколько ты хочешь, чтобы тебя просто… увидели."
Она подошла ближе. Вгляделась в глаза.
– Ты не злишься на Нину. Ты злишься, что ты – не она. Ты не колешь Клару. Ты боишься, что она первая прыгнет, а ты так и останешься внизу. Ты не против сцены. Ты против того, что тебя могут не позвать.
Мария села на край кровати. Молча. Сняла серьги. Смотрела в пол. Долго.
"Если я пойду… Это будет война. Но хоть не против себя."
Поздний вечер. За окнами – один и тот же город, один и тот же холодный воздух. Но внутри – три женщины. Разные. Каждая – в своей тишине, перед своим зеркалом, перед своим выбором.
У Нины телефон загорелся, когда она уже лежала под пледом, с книгой на коленях. Сообщение было от Леи:
«Ты не должна быть лучшей. Ты должна быть собой. А этого – уже достаточно.»
Нина улыбнулась. Не потому что сомневалась. А потому что было приятно – когда тебя видят целиком. Она набрала в ответ:
«Я иду. Спасибо, что первая увидела.»
У Клары экран вспыхнул в тот момент, когда она складывала балетки обратно в ящик. Не отказывалась – просто боялась, что кто-то узнает. Что подумают. Что засмеются. Сообщение глянуло ей в душу:
«Ты не опоздала. Ты пришла – вовремя. Твоя сцена ждёт тебя.»
Клара сжала телефон. Потом положила на экран ладонь – осторожно, будто боялась потерять эти слова. Она не ответила. Только прошептала в пустоту:
