«Валенок у меня не было, зато была заячья шапка-ушанка. Огромного размера! Школа – в барском доме, высоко на горе. Пока заберусь по снегу – ноги красные, как у гуся. Прибегу в класс, шапку сниму и ноги – в шапку. Сначала больно, аж искры из глаз! А потом тепло, хорошо, спать хочется…»
Я слушала и сдерживала слёзы, чтобы папу не расстраивать. У меня и сейчас першит в горле. Как представлю себе… Самое странное в этой истории то, что воспоминания эти для папы были приятными. Его глаза теплели. Видно вспоминал, как отогревался в шапке, как уходила боль, и не надо было больше бежать по снегу…
И какое же надо иметь детство, чтобы рассказ, вызывающий слёзы, был приятен рассказчику?
У папы не было детства!
Возникает законный вопрос: где были многочисленные родственники? И куда делась высокая гора, на которой стоял барский дом в Верхиссах?
Я была в этой деревне. Пологое место. Никаких намёков на моря, горы и возвышенности. И почему папа ни разу не вспомнил лес около деревни? И почему он этот лес, да и любой другой лес, не знал, как знают люди, детство которых проходило в лесистой местности?
Я ещё не раз и не два вернусь к папиной жизни. Полагаю, читателю тоже будет не безынтересно узнать, как прошла школьная жизнь его старшей дочери – Меркушкиной Натальи Григорьевны.
Итак, я – первоклассница! Живу у тёти Кати, дяди Сени и Вали Шороховых. Мама на три месяца увезла папу долечиваться в санаторий. Первую учительницу мою звали Мария Васильевна Лентовская. Знания у неё были замечательные, имела она звание заслуженной учительницы СССР, и целиком и полностью званию этому соответствовала. Мама моя тоже учительница, и беспокоиться о моих первых школьных успехах маме не приходилось. Да она и не беспокоилась. А беспокоилась она о том, как я приживусь в чужой семье. Прекрасно прижилась! Валя Шорохова – отличница и хохотушка, добрая девочка, и у нас сложились самые лучшие отношения. На всю жизнь! Жили мы так: до полуночи смеялись, утром никак не могли проснуться, а бедная тётя Катя нервничала все эти три месяца. Косы у меня были знатные, но… упругие и очень гладкие. Как шёлк. Их заплетаешь, а они следом расплетаются! И приходила я в школу с «дизайнерским» вариантом причёски. Мария Васильевна понимала, что по-другому никак и помалкивала. Ещё я неважно писала палочки. Это была не моя вина, а моего зрительного аппарата. Вернее, его индивидуальной особенности. Я прекрасно писала эти самые палочки, но… только если тетрадка лежала под определённым углом. Все десять лет педагоги поправляли мои тетради. Сколько мне нервов потратили! В старших классах учителя, наконец. «плюнули» на особенности ребёнка и оставили меня в покое. Какая разница, как лежит тетрадь?! В моё время педагоги неукоснительно соблюдали все правила. И это правильно!
С первого по четвёртый класс я ничего негативного в школе не испытывала. Училась я с интересом, младшие классы закончила с отличием, впереди – средняя школа!
