Секунд десять-пятнадцать они двигались молча. Краем глаза Леон заметил Джека Мейсона. Он уже освободится от необходимости танцевать с Салли и теперь стоял рядом со своей невестой. Кажется, они спорили, и, судя по взглядам в сторону танцпола и конкретной пары на нем, речь шла о них с Моникой. Интересно, о чем это они там судачат? Неужели его интерес к коллеге по службе Монике Крюгер настолько очевиден, что уже бросается в глаза даже людям посторонним вроде Агнес?..
Песня закончилась. Моника сняла руки с шеи Леона, напоследок опять скользнув пальцами по его коже у ворота футболки, и шагнула назад. И Леон, стиснув зубы, просто позволил ей сделать это.
Некоторое время она смотрела на него, находясь так близко, что Леон видел, как бьется жилка у основания ее шеи. Взгляд будто сам собой неудержимо сполз ниже. Грудь у Моники не была большой, как у той же Салли. Нет, в этом месте природа проявила вкус и создала то, что и нужно такому парню, как Леон Адан: чтобы нежное полукружие женской груди поместилось в ладони да так там и угрелось, нежась в ласке… Эх!
— Спасибо, — сказала Моника, вырывая Леона из его более чем приятных мечтаний, и посмотрела на часы.
— Я провожу тебя?
Моника снимала квартиру недалеко от работы, а потому никому из них и в голову не пришло брать такси. Вечер был прекрасным: тихим, безветренным, нежарким. Идеальным для неторопливой прогулки. Они шли, болтая и пересмеиваясь, и Леон ловил себя на том, что замедляет шаги, чтобы растянуть те полчаса, что были у него до момента прощания. Но, как известно, хорошее всегда кончается слишком быстро.
— Спасибо, чт-то проводил, — тихо сказала Моника, а потом вздохнула и решительно вскинула голову. — И прости меня за ту историю в спортзале. Я… Я испугалась просто. Со мной… Со мной эт-то бывает. Я рассказала об эт-том капитану, чтобы эт-то никак не отразилось на тебе…
— Да бог с ним, со всеми этими… отражениями. Я уж как-нибудь… Лучше скажи: из-за чего это у тебя? Какие-то проблемы в прошлом?
— Нет. Эт-то… Эт-то просто фобия. Всякий раз думаю, что справлюсь, но… Но эт-то сильнее меня.
Монику, и так-то взволнованную до опять усилившегося акцента, который и так-то выдавал ее состояние любому, теперь еще и заколотило. Пришлось даже обхватить себя руками за плечи. Леон, увидев это, шагнул ближе и обнял, привлекая ее к себе на грудь. Обнял, качнул будто в танце, подул в макушку, а дальше… Дальше произошло то, что оказалось сильнее уже не одной лишь Моники, а их обоих. Если бы кто-то позднее спросил ее, как получилось, что вот только что они совсем невинно, почти что дружески болтали, стоя у ее дома, а, кажется, секунду спустя оказались в спальне на кровати, она бы это смогла объяснить разве что магией. И даже не слишком сильно бы при этому шутила, потому что Леон действительно оказывал на нее какое-то колдовское влияние.
Шелковистая твердость его губ. Скольжение гладкого, ловкого языка… А руки, что творили его руки, проникшие под одежду!
«Как же я, оказывается, хотела этого», — призналась себе Моника и, робея, коснулась кожи на затылке Леона. Короткие, совсем недавно подбритые парикмахером волоски щекотно кололись, их хотелось трогать и трогать. И Моника трогала, наслаждаясь поцелуем и с замиранием сердца «прислушиваясь» к движению широкой ладони, которая сейчас двигалась вверх по ее бедру под подолом платья.
