Моника не знала, что и думать. Она действительно делала все, чтобы стать для коллег «своим парнем», доказать то, к чему и стремилась все время после развода: свою способность быть сильной и независимой, справляться даже с такой непростой, в общем-то совсем не женской работой пожарного наравне с мужчинами. Но сейчас сказанное Рутгером заставило ее почувствовать себя в их компании неловко. Просто потому, что вдруг накатило осознание очевидного: что бы она ни делала, в ней все равно прежде всего будут видеть женщину. Свою в доску, человека, который профессионально все сделает как надо… Да что там: с которым все они не раз мылись в общей душевой, которая в пожарной части была одна на всех, а потому называлась модно — гендерно нейтральной. И как теперь в нее ходить с этим внезапным осознанием?..
С другой стороны, это ведь нормально, что в ней видят то, что и есть от природы, не так ли?.. Она ведь и сама, оказываясь в той самой душевой, кабинки в которой были разделены обложенными кафелем стенками, но ничем не прикрыты спереди, нет-нет да скашивала глаза на парней. Ну, начала, по крайней мере, после того, как оправилась от первого шока, собрала в кулак всю свою волю и просто вошла в это царство горячей воды и обнаженных мужчин в первый, а потом и в десятый раз. Вошла… и поняла, что ничего ей тут не угрожает, что никто на нее не кинется, не начнет над ней насмехаться. И что, общаясь, смотреть ей там будут только в глаза. Подчеркнуто только в глаза!
Окончательно же расслабиться и изменить свои взгляды на происходящее помогла Джейн — веселая молодая девчонка, которая в юности, как поговаривали, зарабатывала себе на жизнь в стриптизе, танцами на сцене в чем мама родила, пока не накопила денег, чтобы отучиться на пожарного и начать карьеру совсем иного рода. Так вот она, то ли благодаря своему прежнему опыту, то ли просто в силу натуры, не стеснялась своей наготы совсем. Да и интерес к мужской не скрывала. При этом делала все это так свободно и искренне, что сумела убедить, что ничего такого в этом всем нет, и Монику.
Так что после она даже стала позволять себе нет-нет да посмотреть на мокрые мужские ягодицы, проследить руку, которая скользит по только что намыленной коже — с покрытой темными волосками выпуклой груди вниз, к густым зарослям в паху, которые так красиво обрамляют тяжелый, аккуратно обрезанный член и крупные яички, покачивающиеся в такт движениям мощного тела… Леон… Господи ты боже мой!
Идея станцевать с Салли Браун показалась Леону хоть и рисковой, но рабочей. Потому что только покойник мог не заметить ее… э… прелестей. А значит, все только и будут пялиться на саму Салли и, как следствие, на ее партнера.
Моника… На что только не пойдешь, лишь бы расшевелить ее, привлечь внимание, вывести из равновесия, а значит, вынудить показать себя истинную — эмоциональную, яркую, открытую! Такую, какой Леон видел ее очень короткое время, до того, как сам же, дебилушка, решил пригласить ее немного побоксировать.
Что тогда произошло, он так и не понял, потому что действительно ни одного серьезного удара Монике не нанес. Да и не идиот же, чтобы бить не то что в полную силу, а даже вполсилы человека, который впервые в жизни надел боксерские перчатки! Тем более женщину. И тем более Монику…
И все же, едва он замахнулся на нее, планируя притормозить бьющую руку так, чтобы только коснуться места, в которое целил, Моника вдруг упала на колени, сжавшись в нервный комок и даже, кажется, заскулила перепуганно и тупо! Тупо! Как же все это было тупо! И реакция самой Моники, и то, как парни из смены накинулись после на самого Леона, кажется, до конца так и не поверив, что он коллегу по пожарной службе и пальцем не тронул. Потому что, если не тронул, с чего такая реакция? Логично? Да. Вот только…
