Мне потом иногда задавали такой вопрос: «Часто люди, попав однажды в такую ситуацию, становятся жертвами на всю жизнь. Как получилось, что у вас она больше не повторялась?»
Буллинг это называется? Нет, такого в жизни со мной больше не было. Думаю, я тогда, 14-летняя, оценила свое поведение сама для себя как правильное, как в целом успешное. Если бы я не нашла Нелю, я боролась бы за перевод в другой отряд, не позволила бы себе долго оставаться среди мокрых матрасов и пинков. Нет. Я обязательно что-то сделала бы. Всегда любила действовать и всегда верила: хороших людей на свете больше.
Я не хотела жаловаться, потому что это слабость, а слабость в себе я ненавидела. В ту ночь, когда мне облили матрас, я просто не спала, сидела на краешке кровати, у меня не было другого выхода. Но к вожатой не пошла. Мне не с кем было посоветоваться. Видимо, меня научили книги, что ли, ведь в реальной жизни таких ситуаций не было.
Хотя нет, нельзя сказать, что не было совсем. Нас с моим другом Андрюшкой, например, старшие мальчишки все время заставляли целоваться. Старшие же всегда издеваются над младшими, правда? А тут дружба такая, мы все время ходили за руку, нас сталкивали и заставляли целоваться – тогда они дадут нам что-то сладкое либо, наоборот, накажут, если мы не согласимся. Но мы никогда этого не делали. Никогда! Я и Андрея любила вот за эту жесткость, твердость такую. Мы отворачивались друг от друга – и что угодно с нами делай! Нас закапывали вдвоем в снег и уходили, Андрей раскапывал и себя, и меня, нас дразнили «жених и невеста». Я рассказала маме, что нас дразнят, когда мы пошли в первый класс за ручку, и мама ответила:
– Вот и продолжайте ходить за ручку. Через неделю всем надоест.
Так и случилось. Поэтому не скажу, чтобы совсем-совсем была к этому не готова. Не бывает безвоздушного пространства. И мои родители точно дали мне сигналы, как действовать. Папа читал нам каждый вечер серьезные романы – и Вальтера Скотта, и Чарльза Диккенса, в них же описывается очень много разных ситуаций, в том числе рассказывается про людей, которые преодолевали трудности. Эти литературные герои – они жили во мне. И сопротивление у меня внутри, конечно, было очень большое.
Однажды, много лет спустя, мы с оператором Михаилом Сладковым оказались в очень жесткой ситуации. Вообще у нас много было разных журналистских, бытовых ситуаций, но этот случай особенный. В России по приказу Ельцина закрывали лагеря для политических заключенных, мы поехали снимать об этом документальное кино. И как это часто случалось в моей жизни, я была единственная женщина среди большого количества мужчин. Туда приехали бывшие политзэки. Июнь. Пермская область. И жара 40 ℃. Нас посадили в пазик, воды не было, а ехать мы должны были, как выяснилось, 250–300 километров. Без воды. Тогда меня поразили эти люди. Они совсем не потели, настолько были сухие, поджарые, могли в любой ситуации выжить. Вода, которая у кого-то случайно оказалась во фляжке, сразу досталась мне, естественно.
Так мы и ехали часов пять или шесть по этим дорогам. Съездили еще на кладбище, тоже без еды, без воды, я выходила из автобуса по малой нужде – они отворачивались, они выходили – я отворачивалась. И когда вечером мы вернулись в какую-то, честно говоря, поганую гостиницу, то Михаил Михайлович Молоствов, депутат Госдумы, знаменитый правозащитник, зашел к нам с Мишей и сказал:
