И не столь уж важно – подаётся ли мелодия хрестоматийного знания в авангардистской, в конструктивистской, хай-тековской, либо в метафизической аранжировке…
Мне почему-то верится, что покуда вокруг Солнца вертится шарик по имени Земля, натуральных чисел будет ровно столько, сколько необходимо для счёта. И букв в алфавите, как гласных, так и согласных, количественно тоже будет ровно столько, сколько необходимо для удобного чтения и внятного изложения мысли на бумаге. И на тело, погружённое в жидкость, будет действовать всё та же выталкивающая сила. И квадрат гипотенузы будет неизменно равняться сумме квадратов катетов. И сумма всех углов любого треугольника всегда будет слагаться из градусов двух прямых. И число «пи» всё так же будет стремиться к бесконечному периоду.
И ампер будет ампером, ом – омом, а вольт – вольтом.
И формула воды будет всё той же.
И сказанное однажды Ньютоном, Коперником, Менделеевым и Эйнштейном, – останется становым и неколебимым на ближайшие века и тысячелетия, поскольку верность ими сказанного подтверждается работой естественных законов.
Краеугольные камни, заложенные в субстрат мирового знания, на то и краеугольные, что ревизионистские попытки околонаучной братии – искрошить, расшатать их, либо поменять местами – от Адама и по сей день, заканчиваются крахом и аргументированным (и весьма ядовитым!) осмеянием псевдонаучных мудрствований ревизионистов.
И уличение бузотёров от науки в постыдном демагогическом невежестве всегда было (и будет) делом чести истинных хранителей краеугольных эталонов вселенского мироустройства.
Зачем изобретать велосипед… знаний, якобы подобающий только этому народу? Разве таблица умножения нуждается в национальных одеждах, а правило буравчика в расовом окрасе?..
Я напрягаю память, и из её дальних уголков выплывает школа тех лет. Прежде всего – начальная: букварь, знакомство с четырьмя арифметическими действиями, освоение письма и чтения. Затем обычная, более чем средняя, без языковых, математических, и прочих уклонов, нисколько непохожая на нынешние лицеи, гимназии, и закрытые частные пансионы. Не знаю как сейчас, но тогда, уже в начальной школе, среди нас, детей, наблюдалось расслоение. Нет, не социальное – расслоение по способностям, по умению быстро (но не бездумно!) схватывать информацию, и по половому буквоедству. Девчонки отличались прилежанием, усидчивостью, и завидным (но малопродуктивным) усердием. Слуховая память, по-видимому, у них была более развита, и менее – зрительная. Механическое запоминание давалось им легко, но анализ и осмысление – с трудом.
Мальчишки отличались непоседливостью, врождённой ленью и склонностью к заумному фантазированию. Но те, в ком рано просыпалась тяга к познанию, учились охотно, и эту привычку, как своеобразную страсть, затем проносили через всю сознательную жизнь.
Уже тогда, рядом с тусклыми, пустыми, и ко всему равнодушными глазами большинства, я замечал жадно горящие глаза, научающегося мыслить – меньшинства. К такой, озабоченной любопытством, но, надо признать – малочисленной кучке мальчишек, в те школьные годы, видимо, я относил и себя…
Класс первый тех послевоенных лет, в котором поначалу насчитывалось 25–30 учеников, к десятому худел до 15–18. Тому были причины: уходили после 7-го, начиная работать, – нужен был кормилец в семье. Родители девчонок и вовсе считали, что полное среднее образование барышням послевоенных лет – ни к чему.
