— Ася! — одёргиваю дочь.
По щекам растекается горячая, прямо-таки жгучая краска стыда. Если перед Афанасием было просто неловко и сразу стало понятно, что ему здесь не место, хотелось заступиться за девочек, наговорить ему всякого, то сейчас очень-очень стыдно за пробелы в её воспитании.
Так, стоп, что? Никуша ударилась?
— Она сильно пострадала? Голова цела? Плохо ей?
— Нет, не сильно вроде, но ноет.
Тут же разворачиваюсь в сторону двери. Я волнуюсь за младшую, обе дочки — моё всё. Не дай бог что-то серьёзное. Но я припоминаю грубость старшей — это нехорошо.
— Ася! Нельзя так разговаривать со взрослыми, — отчитываю её. Господи, я ничего не успеваю, расслабилась тут с Максимом, с Афанасием выясняю отношения, а надо воспитывать детей. Вот что это такое вообще? Я понимаю, что они ревнуют, что не хотят видеть здесь других мужчин. Но всё равно это дико грубо, я никогда не учила их быть хамками. — Асенька, нужно было зайти, поздороваться, познакомиться. Разве этому я вас учила всё это время?
— Ты с ним смеялась, мне это не понравилось, — сердито бурчит старшая, наморщив крохотный носик.
Они с Анной Михайловной такие хорошие. Помогают ей с прополкой и поливкой, животных кормят. А тут просто кошмар какой-то. Второй раз их вижу такими озлобленными по отношению к людям.
— Ася! — вздыхаю, одёргивая дочь.
— Это станет проблемой, — наклоняется Максим к моему уху, помогая натянуть кеды, придерживается меня под локоть. — Я совершенно не умею воспитывать детей. Но я думаю, что воспитанный ребёнок всё-таки лучше, чем невоспитанный, Ксения. Поэтому, в нашем фиктивном браке нам придётся над этим поработать. А иначе девочки вырастут такие, знаете ли, дикие, живущие своими «хочу» и воспринимающие всех окружающих как нечто, чем они могут пользоваться, ну или что-то, с чем будут воевать. Естественно, Ксюшенька, сейчас у вас не хватает времени. Но в общем я считаю, что ребёнок — это адекватное существо и оно скорее полезное, чем вредное.
Я нервно кошусь на него, пытаясь понять, что, чёрт его дери, он такое несёт, но мои мысли все «там». Выбегаем на улицу. Никуша сидит на пеньке и трёт разбитую коленку.
Кинувшись к ней, начинаю жалеть.
— В сторону, дамочки. — Отодвигает меня Максим. — Доктор Айболит спешит на помощь.
Опешив, отстраняюсь. А он внимательно осматривает мою дочь.
— Вы что же, и это умеете, Дубовский? — Душа болит за хнычущую малышку. — Есть хоть что-то, чего вы не умеете?
— Я совершенно не умею играть на цимбалах.
Мы опять переглядываемся.
— Могли бы научиться, Максим, что же вы так?
— Руки не дошли.
— Скорее, молоточки. — Падаю на траву рядом с дочерью и сразу же обнимаю её.
— Ого, молоточки, надо же, как вы хороши в музыкальных инструментах, Ксюша. У вас широкий кругозор. — Он вроде бы отходит к машине, но, честно говоря, меня сейчас это мало волнует, я переживаю за дочь.
— Мама, это кто? — всхлипывает Ника и кривит носиком.
Обнимаю её крепко-крепко. Моя сладенькая.
— Это курьер, — совсем по-взрослому закатывает глаза старшая.
— КуЕл? — повторяет за ней Никуша.
— Ага, он развозит жареное мясо, смеётся с нашей мамой и совсем мне не нравится. Сразу видно, что плохой.
Дубовский возвращается.
— Мама, больно! — Обнимает меня младшенькая, дёргает ножкой, мне так жаль её. — Мама, пусть он уйдет!
Когда с девочками что-то случается, я полностью глупею. Ничего не могу сообразить. Это выше моих сил. Чем там надо мазать, когда ободраны коленки?
