– А, точно, – снова хлюпает пенкой. – Совсем забыл. Ты же вечно тут околачиваешься.
Я сверкаю на него глазами:
– Потому что я помогаю маме, идиот ты эдакий.
– Да знаю, – голос Нокса звучит уже мягче. Он откидывается на спинку кресла и внимательно меня разглядывает. Его глаза еще зеленее, чем мои. Когда-то нас принимали за брата и сестру, когда все было просто и главной проблемой было: кто победит в прятки. – Скажи честно, Ариа… Почему ты ни разу не говорила с Уайеттом о том, что он сделал?
– Потому что это бесполезно.
– А что, если ты ошибаешься?
– Не буду врать, – я отталкиваюсь от стены, иду к нему и сажусь на спинку дивана напротив. – Мне все равно, почему он так поступил. Уайетт изменился, когда перешел во вторую лигу. Знаешь, он ведь просто сверхталантливый парень, которого сразу после первого курса колледжа заметила и купила Лига Национальной ассоциации студенческого спорта. У него появилась мания величия. Вечеринки, алкоголь. Было ясно, что в какой-то момент появятся и поклонницы. Звезды хоккея – они такие. Они не остаются на всю жизнь с первой любовью.
Нокс потирает челюсть:
– Можно я расскажу, что произошло на самом деле?
– Я смотрела видео, Нокс. Я знаю, что произошло. В подробностях и красках.
– Но если ты…
– Хватит его защищать! – он замолкает, когда я вскакиваю со спинки дивана и перебиваю его. – Он твой лучший друг, и ты скажешь что угодно, лишь бы ему помочь, это и так понятно. Но он все испортил, ясно? И да, может, мне тяжело, может, я еще не смирилась, но я смирюсь: не сегодня, не завтра, но когда-нибудь точно. А если я начну думать о том, что тогда случилось, то все начнется сначала, и поэтому я просто не хочу знать. Так что брось эту тему, Нокс, серьезно. Я хочу жить дальше, и не смогу, если о нем постоянно будут говорить, даже когда его нет рядом.
Мы проводим ожесточенную дуэль в гляделки. Три моргания спустя Нокс вздыхает и поднимает руки в знак капитуляции:
– Хватит, Мур. Ты выиграла. Могу я теперь взять твой ноутбук?
– Если поможешь мне с покупками, я разрешу тебе взять его до следующей недели.
Нокс встает и проводит рукой по волосам:
– Идет. Будешь закупаться на Хэллоуин?
– И едой для гостей. Поставщик не приедет.
– Да? Почему?
– Потому что Дэниел не слушает дедушку.
– Что?
– Ничего, – я беру из шкафа куртку. – Ты идешь?
– Ага. Эй, Ариа, в этом году ты снова будешь изображать выколотые глаза?
– Нет.
Мы выходим на прохладный осенний воздух. Нокс нажимает кнопку на автомобильном ключе, и мы садимся в «Рейндж Ровер».
– А кем тогда будешь?
– Не знаю. Может, заплесневелой тыквой.
Он усмехается, заводя двигатель:
– Ты чудовище. Аспен не выдержит две такие.
– А ты кем будешь?
– Трусами.
Я пристально смотрю на него:
– Ты серьезно?
– Трусы будут из картона. Они будут закрывать все мое тело, и наружу будут выглядывать только руки, ноги и голова. Будет очень круто.
– Ты такой чудной, Нокс.
– И это мне говорит сумасшедшая, которая болтает сама с собой.
Я улыбаюсь, но потом понимаю, что Нокс едет в «Таргет» и, конечно же, не налево, налево, налево, мимо задворок. Улыбка застывает на моем лице, когда я выглядываю в окно и впервые за много лет проезжаю мимо дома своего бывшего парня. Дом, в котором я провела большую часть своей юности. Белая веранда с железными подвесными качелями, ржавыми и без верха, совсем запущенными, как будто там больше никто не живет.
Именно в этом доме его мама заключила меня в объятия, когда папа сбежал в Хэмптон, а я не хотела обсуждать это со своей мамой. В этом доме мы с Уайеттом проводили наши первые киновечера. Наши первые поцелуи становились все жарче и жарче, и мы хотели все больше, больше, больше друг друга, так много, что всегда будет мало.
