– Эй, Ариа, – Нокс указывает на сосновый лес у подножья гор Баттермилк. – Помнишь, как мы однажды ночью видели двух волков?
Я прослеживаю его взгляд и тяжело усмехаюсь:
– С тринадцатью другими. Да. Мы забрались на дерево.
– Зимой, – отвечает Нокс. – Было так холодно, зуб на зуб не попадал.
– Ты засунул руки в штаны, – вспоминаю я, – и зажал их между ног.
– А ты разбрасывала жвачку. Думала, что волки съедят ее и склеят челюсти.
– После этого мне хотелось больше никогда не смотреть на твои руки.
– Я их мыл.
– А я тебе не верю.
– Ладно, ты права, – Нокс смеется. – Я помыл не сразу. Два дня спустя.
– Какой ты мерзкий.
Он смеется:
– Боже, да шучу я. Конечно, я мыл их.
Мои губы складываются в тонкую улыбку, когда мы проезжаем мимо соснового леса, и я теряюсь в его темных глубинах.
– В конце концов они просто ушли. Те волки.
– Да. Нет смысла стоять на месте, если знаешь, что надежды нет, верно?
Я гляжу на Нокса. Он смотрит на дорогу. Но я знаю, что он имеет в виду. И еще я знаю, что он так хотел отвлечь меня, пока дом Уайетта не скроется из виду.
– Спасибо, – говорю я.
Нокс не отвечает. Только улыбается. Может быть, когда-нибудь и я смогу улыбаться.
Просто улыбаться.
Я пробую, но падаю, замыкаюсь в себе, отключаюсь
Уайетт
Пресс-конференция проходит в одном из ультрасовременных залов на верхнем этаже тренировочного центра. Скругленные стеклянные стены открывают прекрасный вид на гору Сноумасс, чьи вершины целуют небо. Здесь уже собралась внушительная толпа журналистов. Все они сидят в экстравагантных креслах, на мой взгляд, слишком дорогих для такого конференц-зала, и делают последние приготовления. Одни возятся с фотоаппаратами, другие что-то пишут в блокнотах, наверное, вопросы, которые не хотят забыть, ведь будет непростительно не спросить о состоянии травмированного Лопеза. Я бы сказал: «Привет, видите ли, это личное», но репортеры просто посмеются: «Ха-ха, да уж, как же».
Над нашими головами разносится гул: журналисты склонили головы и переговариваются друг с другом.
У нас в составе много игроков, но сегодня только те, кто регулярно выходит на лед – ну, и я, потому что пресс-конференцию собрали для того, чтобы рассказать журналистам, когда новичок «Аспен Сноудогс» наконец-то сможет играть после того, как его купили летом и во всеуслышание провозгласили новым талантом НХЛ. Все считают, что я ни на что не годен и что меня нужно тайно депортировать, чтобы никто не понял, что я был самой большой ошибкой в их жизни. Уверен, что Ариа тоже так считает – что я был самой большой ошибкой в ее жизни. Внезапно горло сдавливает, пульс учащается, и я спрашиваю себя, почему в уравнении всегда ошибка во мне.
Я осматриваю зал, чтобы отвлечься.
«Дыши спокойно, Уайетт, просто дыши спокойно, животом, и все будет хорошо».
Бедняга запасной центральный нападающий тоже там. Грей. Для меня загадка, как он попал в профессиональную лигу. Рядом со мной Оуэн, наш левый крайний нападающий, беспрестанно дрыгает ногой. Он самый младший из нас, ему всего восемнадцать, и у него всегда начинается диарея, едва перед ним присаживаются люди с камерами. За те пятнадцать минут, что мы здесь сидим, он уже трижды сбегал в туалет, но ему не терпится сходить еще раз, потому что он все время поднимает задницу, как будто хочет встать, но не решается.
– Оуэн, – шиплю я, – останься тут, брат.
– Я сейчас наложу в штаны.
