Наконец, коллеги остановились напротив белой вывески, на которой располагалась надпись оранжевыми буквами: «ЛИСИЙ ДЫМОК». Она висела над входом в торговое помещение на первом этаже блеклой пятиэтажки из белого кирпича. Виктор, не дав никаких наставлений, просто начал подниматься по железным ступенькам, а Борис последовал за ним. Они оказались в тесном, но хорошо освещенном помещении, вдоль всех стен заставленного шкафами, витринами и стеллажами. Заведение предлагало широкий ассортимент табаков, махорок, машинок для самокруток, сигаретных фильтров, папиросной бумаги, углей для кальяна и прочих приспособлений и расходных материалов для курения. Здесь ничем не пахло, ссылаясь на опыт Бориса, этот факт роднил между собой все табачки. Лысый мужчина лет сорока стоял за стойкой, которая служила по совместительству стеклянной витриной и располагалась напротив входа. На незнакомце была черная футболка, а в зубах он держал деревянную трубку, глядя на которую вспоминаешь матерых капитанов дальнего плавания.
– Добрый вечер, Виктор! И тебе, молодой человек, – сказал мужчина и широко улыбнулся.
В ответ губы татуировщика ровной линией расплылись по лицу.
– И тебе доброго вечера, Джон, – сказал мастер и поспешил пожать его руку.
– Слышал, что с парикмахерской Цирюльника сделали?
– Конечно, слышал. В салоне полный разгром, его паренька убили, а сам пропал. Я думаю, в деревню подался.
– Эх, без Цирюльника трудно придется. Иногда казалось, что ему любая задача нипочем, что ни попросишь, будет сделано. Помню, он мне раскрошенный зуб заново собрал, стал, прям как молочный. Еще и камень в желчном испарил…
– Впредь будешь есть правильно и за зубами следить, – перебил его Виктор.
– Полжизни летал, а теперь обратно ползать?
– Кто летал? Ты? Это тебя Цирюльник в небо подкидывал, а ты парил, расправив ручки, пока не грохался и землю не пропахивал своими зубами, молочными.
Борис стоял рядом, будто маленький ребенок, который ждет, когда взрослые договорятся и его представят незнакомому дяденьке. Джон, когда молчал, гонял трубку из одного уголка рта к другому и при каждой остановке крепко сжимал ее зубами. В отличие от Виктора с его безжизненным и бесцветным тоном, Джон говорил задорно, с легкой шутливой ноткой в голосе, по которой сразу было понятно, что он далеко не зануда.
– А это твой блудный? – спросил хозяин табачки, указывая на юношу мундштуком. – Сразу видно, необычный паренек, – постукал он себя им же по лысине и тепло улыбнулся. – Только без обид, молодой человек.
Но Борис и не думал обижаться: привык пропускать мимо ушей подобные колкости в адрес своей особенности. Оскорблений было немало и будет еще больше. Он не видел смысла в ругани или драках с теми, кто его задевал, да и, честно говоря, не умел это делать.
Юноша молчал, но все-таки решил показать легкой улыбкой, что все нормально. Джон, глядя на него, ответил кивком и продолжил:
– Хороший паренек, необидчивый. Как он к тебе забрел? Все как обычно, все как у всех?
– Набил ему тату на лопатке, он вернулся домой, а потом той же ночью… нет, под утро пришел ко мне в салон.
Джон, не спуская глаз с Бориса, крутил острый кончик своего черного уса с редкой проседью.
– Но я не сам вернулся, – выпалил юноша.
– О как! И как же это?
Виктор и Джон смотрели на него, ожидая историю, которую услышат в первый раз. Борис вспомнил слова татуировщика о том, что сам пришел в его салон под утро. Понял, что не следовало это говорить в присутствии мастера, да и при постороннем об этом лучше молчать.
