– И мне, – признался и Ромашин. Они грустно рассмеялись.
– Ну, что ж, – вздохнул Блюменкранц, – пойду, посижу рядом, вдохновлю Розочку на допечатку передового эссе Либермана.
– В редакцию забегу. Потяну время. Ты уж не подведи, Блюм.
Доктор печально отмахнулся, медленно побрел прочь, как стареющий бычок на заклание.
На ступеньках перед входом в главный корпус пансионата «Красный пролетарец» крашеная рыжеволосая Инна выговаривала искусственной блондинке Ладе:
– Зачем было тащить этого вонючего кобеля в палату?!
– Так моя ж была очередь! – возмутилась Лада.
– По-тихому надо было! Через окно! А на работу теперь сообщат? Что тогда?!
– А я знаю? Выговор.
– Выговор?! – возмутилась Инна. – Сначала турнут из пансионата! А если настучат на работу – нам кранты! Уволят «за аморалку»!
– Куда ж нам теперя? – пропела Лада. – Недельку только и отдохнули!
Инна озабоченно взглянула на тяжёлую поклажу, свою и подруги, сумки и чемоданы, заметила идущую к ним по аллейке нарядную, в белом фартуке школьницу и воскликнула:
– Во! Кажется, и девочка клюнула на нашего водолаза!
– Эта пионэрка?! – восхитилась Лада и крикнула:
– Салют, детка!
Лада шутливо вскинула над головой руку в пионерском «салюте». Инна небрежно усмехнулась. Руся услышала реплики обеих издалека.
– И вам, тётеньки, здрас-сьте и не болеть.
– Какие тётеньки, детка?! – возмутилась Лада. – Мне до тридцати ещё пять лет прыгать через скакалку.
– Ну, девочка, рассказывай! Каким ветром в нашем пансионе?! – перебила подругу рыжеволосая Инна.
– Свежим, – парировала Руся. – Про моряка хочу спросить.
– Сама ж видала. Вернулся в море. Навсегда, – проворчала Инна. – Так он мне сам завил. Прощай, сказал, подруга, навсегда!
– Утром он был в нашей школе. На «первом звонке»! Первоклашку с колокольчиком на плече таскал!
– Иди ты?! Жив, подлец?! – грубовато гыгыкнула, удивилась Лада. – Опять с-под воды вылез?!
– Ты ещё в школу ходишь? – удивилась Инна. – Сколько же тебе лет, девочка-комсомолка?
– Уже в институт поступила! – с гордостью заявила Руся. – В Ленинграде. Отдыхаю перед учёбой! Ещё вопросы будут?
Из ближнего корпуса пансионата, погреться на солнышке перед обедом, выползли пенсионеры. Женщины осуждающе посматривали на молоденьких нарушительниц режима Инну и Ладу, с удивлением рассматривали юную Русю в школьной форме. Мужчины окидывали прелести фигуристых подруг весьма откровенными взглядами. Инна фыркнула возмущенно, заметив и те, и другие взгляды, отвернулась.
– Шла бы ты домой, девочка. Не до тебя, – миролюбиво попросила Инна.
– Видишь, прогнали нас прочь, бедняжек, – пояснила Лада. – Теперь мы – бездомные! Безпалатные! Уезжаем по домам! Весь отдых рухнул! Купаться тут у вас запрещено. Того нельзя, этого нельзя! Винца нельзя!.. Ничего нельзя! – она с презрением оглянулась на пенсионеров на ступеньках. – Тоска! Одно старичье собралось в доме инвалидов! Ужас! – одного из навязчивых, улыбчивых пенсионеров в летней, соломенной шляпе, с улейной улыбкой на багровом, мясистом лице, кто подполз ближе всех, язвительно поприветствовала:
– Здрас-сьте, давно не виделись!
– Куда же вы теперь? – спросила Руся.
– Нахт хауз! – бодро ответила Лада.
– Немчура недобитая! – возмутилась Инна. – Всё из-за тебя!
– Чё эт из-за меня? И чё эт сразу – немчура?! – возмутилась Лада. – Мы с Поволжья будем. Штольцы. Но мы – русские немцы, – переводя разговор на другую тему, обратилась к Русе:
