Наши лучшие дни - страница 23

– Я слыхал, что привычка трахаться без резинок передается по наследству.

Вырвалось будто против воли. Нет, честное слово, Джона этого не хотел. У Ханны лицо перекосилось – вот-вот заплачет. И у Вайолет, кажется, слезы близко, хотя по темноглазым труднее судить.

– Джона, – выдохнула Ханна. Даже не пнула его под столом, как раньше. Вот это, наверно, она и имела в виду, объясняя Джоне про самосаботаж.

– Все в порядке, – зачастила Вайолет. – Нет, честно. Так и есть на самом деле. Только… большое спасибо, мне, кажется, пора идти. Номер сотового я вам оставила. Звоните в любое время.

Вайолет поднялась. Ханна беспомощно взглянула на Джону.

– Круто, – ляпнул он. – Спасибо за деньги.

Вайолет буравила его взглядом, поддергивая на плече ремешок сумочки.

– Очень приятно было с тобой встретиться.

– Побудьте еще! – почти взмолилась Ханна, вставая.

Джона заметил степень ее волнения. Стыдно сделалось – хоть провались.

– Он не то имел в виду, Вайолет. Просто в нашем доме острят по поводу и без и юморок у нас весьма эклектичный.

– Дело не в этом. Мне просто пора ехать за детьми.

– Я вам позвоню, – с безнадежностью в голосе произнесла Ханна.

Вайолет кивнула:

– Конечно. В любое время.

Пристраивают, как щенка или комод какой-нибудь, с горечью думал Джона. И лишь на том основании, что женщина, произведшая его на свет, оказалась не готовой к роли матери; на том основании, что жизни приемных родителей отнял виадук. Джона вообще не знал, что он не родной, пока не погибла его мама – та, другая, с мягкими рыжими волосами, с фирменной «колыбельной» о том, как одного дяденьку держит в Мобиле мемфисский блюз[20]. Джона не просил, чтоб его рожали, равно как и чтоб усыновляли. Терпение его имело лимит, который уже весь вышел. И что они из разных стай, что он не вписывается в жизнь этой дамочки, этой Вайолет Соренсон-Лоуэлл, с ее поджатыми губами, бриллиантами и чувством превосходства – Джона почти сразу просек.

– Милый, попрощайся с Вайолет, – сказала Ханна.

– Приятно было познакомиться, – произнес Джона. Вайолет его оценивала, он кожей чувствовал. Кстати, она свою кружку на столе забыла.

– И мне. Правда-правда.

После этого повтора слова «правда» Джона всерьез заподозрил, что Вайолет они больше не увидят.

«Экомаргиналы» – вот самое мягкое слово, которое нашлось у Вайолет для характеристики патронатных родителей Джоны. Ханна – типичная «ботаничка» из пригорода. Дом запущенный, причем непонятно: бардак – это форма политического протеста или просто стиль жизни. Терренс, персонаж в футболке с портретом Матисьяху[21], явился на кухню из какого-то чулана и проторчал там ровно столько времени, сколько понадобилось, чтобы представиться Вайолет и сложить ладони в йогическом «Как дела?». Теснота и куча хлама; соседский питбуль цепью к дереву прикован. Вайолет находилась в считаных кварталах от Фэйр-Окс-стрит, где тихие улицы затенены вязами, – но, стоя перед дверью, прижимала к боку сумочку с нехарактерной для себя судорожностью. Наконец ей соизволили открыть. Ханна сразу повела Вайолет в крохотную душную кухню; стены там были декорированы абстракциями, в которых угадывались очертания женских половых органов, а также пятнами брызг, имевших отношение к пищевым продуктам.

– Я художник, – пояснила Ханна, перехватив взгляд Вайолет.

Вайолет кивнула, натянула улыбку, сложила руки под грудью.

– Предпочитаю смешанную технику, но мне также нравятся работы кустарей из стран третьего мира, – продолжала Ханна.