Наши тонкие струны - страница 23




Что за город – то ли дождь, то ли снег,

То ли день, то ли вечер.

Я пойду гулять на Невский проспект,

а ты выйдешь навстречу.


В Питере в июле обычно не бывает снега, но уж если ты там живешь, то надо быть готовым ко всему. Хотя и в Архангельске та же беда, и летние пуховики там висят в каждом шкафу.


До сих пор мне было легко

Уходить, не прощаясь.

Одиночество – это такое

Странное счастье.


Да, именно этот текст Крис сочинила совсем недавно, разъезжая в автобусе между домом и институтом. Он немного печальный. Зато про Питер, что и требуется комиссии. Что поделать, если все тексты про Петербург немного печальные.


Может, это не нужно,

Но когда тебе грустно,

Иногда вспоминай меня…


«Вот хотя бы сегодня», – добавила Маша в текстовом сообщении.

Дело в том, что эту песню они придумывали прямо в чате. И репетировали тоже. Они еще ни разу не играли ее вживую.

«Про кого эта песня? – спросил Макс, когда услышал. – Кто главный герой?»

«Там нет героя, – сказала Крис. – Хочешь, ты будешь?»

Ее брат повторил про себя несколько строчек.

«Хочу», – сказал он.

И вот сейчас серьезные мужчины в шестом ряду перешептываются. Возможно, их волнует тот же вопрос. Кто герой?

Последний припев Маша повторяет дважды: в минусовке записано два лишних квадрата про запас. Последние строчки она поет, опустив голову. Это похоже на слепое прослушивание на «Голосе», когда к певцу не обернулся никто из жюри, и он уже готов впасть в отчаяние – и так до самой последней секунды, когда кто-то может еще хлопнуть ладошкой по красной кнопке!

Но по виду членов комиссии нельзя понять ровным счетом ничего.

Номер близится к финалу, когда голубоглазый аккордеонист вдруг выступает вперед и жмет на свои клавиши. И откуда что взялось? Пронзительная тема как будто украдена из старого французского фильма, только такого фильма, который никто никогда не снимал. Этот парень доигрывает мелодию примерно до середины и вдруг замирает на субдоминанте. Словно пугается собственной смелости.

Песня кончилась. И мечта кончилась. Ему тоже ничего не светит. Ни одной, даже самой крохотной звездочки.

Но Машка и Крис оглядываются на него и улыбаются. Крис тянет большой палец вверх. Это «лайк».

Как мало надо музыканту для счастья!

Но в шестом ряду трое серьезных мужчин поднимаются со своих мест. Стоят с каменными лицами. Пехтерев смотрит на часы. «Молодость» давно превысила регламент.

Машка снимает маску и роняет на пол. Ей тяжело дышать.

– Спасибо, – говорит она в микрофон. – Извините. Мы, наверно, пойдем.

Господин Пехтерев видит ее лицо. Его брови ползут наверх. Двое других косятся на него и все еще не понимают.

И тут он не спеша начинает аплодировать: хлоп, хлоп, хлоп. В пустом зале эти хлопки отдаются звонким эхом, как в пещере.

– Вынужден вас поздравить, – говорит он. – Программа в целом принята. Можете исполнять на концертах. Хотите в масках, хотите без. Детали внешности мы не обсуждаем.

Филипп Филиппыч подходит ближе. На ходу он вытирает пот белым платочком.

– Кроме последней авторской композиции, – говорит Пехтерев. – Она не нужна. Давайте договоримся, что мы ее больше не услышим.

– Почему?

– Вы правда не понимаете?

Фил приглаживает волосы.

– Н-ну… по-моему, это по-своему неплохо. Свежо. Талантливо.

– Вот именно поэтому. Из-за этих свежих талантов мы с вами когда-нибудь останемся без работы. Но вы – раньше, чем я. Надеюсь, я донес до вас свою мысль?