Я
выключаю компьютер, собираю вещи, и мой взгляд нечаянно падает на фотографию в
рамке. Она гармонично вписалась на полке среди других семейных снимков, с одним
исключением: на ней присутствует дочка Тани.
Аделина,
обнажая ряд красивых зубов в смущенно-опечаленной улыбке, позирует на камеру в
выпускном платье и с дипломом. Я и дети стоим рядом, а Марк остался за кадром:
он нас фотографировал. В тот день Адель грустила из-за не дожившей до памятного
события матери, а я была горда за нее — бойца в хрупком теле девочки с
небесно-голубыми глазами. Несмотря на ошеломительное горе, она завершила
школьный путь с хорошими оценками, поступила в ВУЗ и не прекращала строить
планы на будущее.
Я
ее любила…
Смахиваю
со щеки слезу и нетвердой поступью приближаюсь к стеллажу. Поднимаю дрожащую
руку, чтобы взять фотографию, однако пальцы застывают в нескольких сантиметрах
от улыбающихся лиц.
Что-то
не дает хладнокровно избавиться от снимка. Призрачное, но явственное,
подспудное и иррациональное чувство… вины.
Я
клялась на Таниной могиле, что позабочусь об ее дочке.
Я
праведно следовала обещанию, однако то, что связывает Адель и моего мужа,
забыть и отпустить не в состоянии.
Прости, Танюша.
Я
вынимаю из рамки фотографию и рву на кусочки. Повторяю то, что Адель с Марком
сотворили с моим сердцем. Разбили, а осколки слишком малы, чтобы их можно было
склеить. Утраченного не восстановить. Если и удастся, то это станет чем-то
другим: обезображенным, искаженным. Подобием. Фантомом, напоминающим болью о
когда-то существовавшей целостности.
—
Даша, я домой, — закрыв кабинет на ключ, я останавливаюсь на ресепшн.
Девушка
сдувает с лица прядку, отводя взор от монитора.
—
Вы сегодня на удивление вовремя, — со слабой улыбкой комментирует она.
—
А ты почему не собираешься?
—
Да у нас тут форс-мажор… — Даша вытягивает шею и осторожно кивает в сторону
скрюченного типа в кожаной куртке, расположившегося на диванчике в зоне
ожидания. Он раскачивается вперед-назад, крепко держась покрытыми татуировками
руками за густую, черную шевелюру, как будто намерен слегка проредить волосяной
покров. Страннее, разве что, другой тип в черном костюме, что стоит рядом с
ним, старательно подражая изваянию из камня.
—
Откуда вылезла эта парочка? — наклоняясь через стойку, шепотком вынюхиваю у
Даши. — Они в курсе, что наш рабочий день закончен?
Она
разводит руками.
—
Пришли, может, пять минут назад. Тот, что за голову хватается, слова не
вымолвил. За него говорил другой. Потребовал, чтобы его босса — того, что в
кожаной куртке — обслужили, как следует. Он мучается от страшных головных
болей.
—
Ну так это не к нам, — озвучиваю очевидную вещь.
—
Я то же самое сказала! — не переходя границу шепота, с толикой отчаяния
восклицает Даша. — А они уперлись. Нужен массаж, и все тут. Ира ушла полчаса
назад, Вика с последним клиентом закончила в четыре. У Саши с Ларисой выходной.
Ни до одной не могу дозвониться.
—
Я разберусь.
Оставляю
на ресепшн сумку и, сунув руки в карманы тренча, направляюсь к запоздалым
посетителям.
—
Добрый вечер, — приветствую их с дежурной улыбкой. — Меня зовут Евгения…
—
Вы массажист? — я отчего-то вздрагиваю, когда статуя в костюме начинает
говорить.
—
Нет, я владелица салона, — немного теряюсь.
—
Да хоть Иисус Христос, — подает исстрадавшийся голос мистер Всклоченная Голова.
— Мне нужен массаж. СРОЧНО. Иначе я прямо тут кони двину.
