– Мои дела похуже.
– Утрата пострашнее моей? – спросила Вероника.
– Я не присутствовала. Как только почувствовала, поторопилась уйти, чтобы опередить приход подтверждения. Сейчас маленькую надежду я сохраняю.
– С надеждой жить радостней, – сказала Вероника. – Я ее не питаю.
– Вы от нее избавлены. Во мне она все же теплится.
ОБЕСКРОВЛЕННЫЙ Александр Евтеев катает по столу закрытую бутылку водки, не имея волевых резервов даже для того, чтобы ее открыть.
Находящаяся тут же в номере Марина Саюшкина мнется у стола напротив Евтеева – когда сильно пущенная им бутылка покатилась к краю, Марина ее поймала и, подержав, поставила перед Евтеевым.
Евтеев на нее не взглянул.
– Меня окутала мгла, – пробормотал Александр. – Путеводные огни сквозь нее не просматриваются, и куда мне двигаться, кого обвинять… вопросы поставлены жестко. Лесника я не подозревал, но кого-то же надо… кто-то же наследил. А вот где, я не вижу! Обещания, что во всем здесь разберусь, не даю! Я не звенящая пустышка… мое самолюбие греют предыдущие операции, проведенные мною успешнее этой, которая мне не удалась… пусть присылают другого.
– Снова тайно? – спросила Марина. – Ну как с тобой и твоим липовым одноклассником. И кем же он назовется? Братом почтальона, в роддоме потерянным? Другом детства «Косматого», игравшим с ним в песочнице, когда им было по три?
– Язва ты, девушка, – процедил Евтеев. – Бессердечная зараза.
– Ничуть, я же… если тебе нужна нежность, я тебя приласкаю, мне…
– Ласкай того, кто не уедет! – воскликнул Евтеев. – Не меня – я, моя ненаглядная, категорически настроен на отъезд. После выплаты висящего на мне старого долга.
– Ты не мне задолжал? – тревожно осведомилась Марина.
– Не нервничай. Я имею в виду извращенцев.
– Определенных? – спросила Марина. – А-ааа… из юрты? Ты с ними намерен сцепиться?
– Жесточайшим образом, – ответил Евтеев. – Меня не отговорить.
– Я отправлюсь с тобой, – сказала Марина.
– Забудь, – сказал Евтеев.
– Ну как же я… с тобой я ощущала себя единым целым, и оно вконец пока не распалось, и угроза для тебя, она и для меня…
– Не продолжай! – прервал ее Евтеев. – Подмогу со стороны боевого, сурового мужчины я бы принял, за нее я бы ему, быть может, даже и поклонился, но слабую девушку я на рубку с извращенцами не поведу. Упрашивать меня бесполезно.
– А слезами? – всхлипнула Марина.
– Отсюда мне видно, что они у тебя не выступили. А выступят – вытрешь.
– Специально не буду вытирать, – заявила Марина. – Чтобы ты глядел и понимал, до чего ты меня довел.
– Вредная ты девица, – пробормотал Евтеев. – Хочешь мучиться меня заставить?
– Уберечь я тебя хочу! – крикнула Марина. – Защитить! Я же за тебя переживаю! Отшвыривать меня тебе не за что!
Марина в слезах выбегает из номера и наталкивается взглядом на идущего по коридору Алексея Кирилловича Саюшкина.
– Папа? – поразилась Марина. – С чего ты здесь очутился?
– Горло зашел промочить, – ответил Саюшкин. – Хозяин сказал, что ты наверху, и я после первой к тебе направился. Тебя кто-то обидел?
– Твое заступничество мне не требуется, – пробормотала Марина. – Как и ему моя помощь… отверг он ее.
– Он? Твой сожитель?
– Больше чем, – ответила Марина. – Но не есть, а был – минувшая связь… разбитое не склеишь, но осколки-то ранят. О себе я печалюсь, а за него волнуюсь, ему приспичило схватиться с теми, кого нелегко одолеть. Идти на них одному – затея полоумная… и он это осознает, поэтому и не отказывается от помощи кого-то посерьезнее меня. К его несчастью, кто же с ним на такое… где он отыщет… погоди-ка, отец. Ты ведь мужчина серьезный?
