Не жалей о том, что было - страница 8

Руководителем направления по изучению свойств антиферромагнетиков был академик Андрей Станиславович Боровик-Романов. У него был свой семинар, на котором выступали с сообщениями его ученики, и среди них кандидаты физматнаук Рудашевский и Ожогин. Когда для Рудашевского вырастили новый кристалл, он не удержался и в разговоре с Ожогиным похвастал своим приобретением, а тот и говорит:

– У тебя установка для исследования этого кристалла ещё не готова, а у меня на ходу. Дай-ка мне его хотя бы на ночь, всего лишь для того, чтобы удовлетворить собственное любопытство, а на следующее утро я верну его тебе в целости и сохранности.

Ну можно ли отказать товарищу?.. Прошло от силы две недели, Рудашевский завершил исследование кристалла, написал статью и пришёл в редакцию журнала «Письма в ЖЭТФ», она располагалась на территории ИФП:

– Вот вам оригинальный материал, такого ещё не было.

Редактор прочитала заголовок и говорит:

– На прошлой неделе нам такую же статью принёс Ожогин.

У Рудашевского глаза на лоб:

– Как это? Ведь это мой кристалл, уникальный, в единственном экземпляре.

– Сожалею, но ничем не могу помочь. Сами выясняйте отношения с Ожогиным.

Боровик-Романов «вора» только пожурил, ну а недавние друзья с тех пор даже не здоровались. Прошли годы, поговаривали, что Ожогин спился, а Рудашевский сошёл с ума, но я, конечно же, этому не верю.

Однако возвратимся к описанному выше промыслу. По сути речь шла не только об удовлетворении собственного любопытства за счёт государства, как в то время шутили физики, но во многих случаях это было всего лишь средством пополнения собственного кошелька. Впрочем, Людмила Андреевна объяснила, что таким образом воспитываются научные кадры, которые когда-нибудь потом… И где они теперь, эти «любопытные»? Многие, получив диплом доктора физматнаук, устроились за границей, а между тем, многолетняя работа по созданию сверхпроводящих материалов, работающих при комнатной температуре и нормальном давлении, так и не дала положительного результата, и это лишь один пример из сотен. Но вот вопрос: если бы я осознал бесполезность проводимых мной исследований, что бы изменилось?

Защита дипломной работы прошла вполне успешно – я создал оригинальную установку для исследования свойств кристаллов, что-то там намерил и тем заслужил положительную оценку своего труда от Петра Леонидовича Капицы, директора ИФП и заведующего кафедрой низких температур. Он даже предложил мне работу в его лаборатории, передав это приглашение через Людмилу Андреевну. Было ещё предложение от Рудашевского, но от должности младшего научного сотрудника ФИАН я сразу отказался.

Два соображение не позволили мне стать рабочей лошадкой в Физической лаборатории, которой руководил сам Капица. Там проводились исследования горячей плазмы, поскольку мэтр задумал создать управляемый термояд, а мне эта малоперспективная тема была неинтересна. Более того, я уверен, что управляемый термояд на Земле (!) никогда не создадут – это противоречит законам природы. Во-вторых, мне до жути надоел эксперимент, поэтому и в ФИАН не пошёл, а хотел продолжать учёбу в аспирантуру и делать диссертацию на основе собственной теории нелинейных свойств антиферромагнетиков при низких температурах.

Так оно и получилось при содействии Боровика-Романова – зачислили в аспирантуру. Однако рано радовался. Дело в том, что мне прочили в наставники ученика Льва Ландау, тот работал в Харькове и вот-вот должен был перебраться в ИФП. Но дело затянулось – Мусик, такое у него было прозвище, хотел в Москве получить пятикомнатную квартиру, эквивалентную тому, что было в Харькове, а ему предлагали лишь четыре комнаты. Переговоры затянулись, и я, не имея научного руководителя, мог проскочить мимо аспирантуры. Что делать? С грехом пополам нашли замену Мусику – физик-теоретик из того же харьковского института, недавно женившийся на дочери какого-то членкора и со скандалом перебравшийся из Харькова в её московскую квартиру. Повезло? Это как сказать.