— Его семья довольно бедна, они не смогут потянуть ни донора, ни операцию. Но вы бы видели этого малыша! Он обязательно должен жить! Он такой маленький — ему всего три года, а уже внятно говорит, играет и выглядит словно ангел. — Я чувствую, что меня несет, и я говорю не то, что хотела, но чувства рвутся наружу сами, вытекают быстрыми словами.
— Мы сможем договориться и выступить спонсорами операции, есть схемы, если заключить трехсторонний договор... Но нужно заказать донорские клетки. Они стоят очень дорого, но... — выхватываю сотовый телефон, открываю заметки и пишу там сумму, в которую оценивают донорский материал в России и за рубежом, отдельно пишу шестизначную цифру — стоимость операции, которую хочу провести бесплатно здесь.
— От всей души прошу вас: войдите в положение! — протягиваю ему сотовый, а у самой руки трясутся. От неловкого движения телефон падает прямо ему на стол.
Дамир Рустамович вздыхает, смотрит на экран, где указана огромная, просто баснословная сумма, берет сотовый телефон в руку и встает. Медленно обходит свой стол, подходит ко мне, почти задыхающейся от волнения. Встает рядом. Он одет в офисный костюм-двойку, пуговицы рубашки застегнуты на груди, белоснежная ткань натянута так сильно, будто бы там, под рубашкой, не просто тело, а стальной манекен с мускулатурой. Тонкий приятный аромат туалетной воды щекочет ноздри.
Мужчина внимательно разглядывает меня и вдруг медленно поднимает руку, задумчиво берет в руку прядь волос из хвоста, проводит меж пальцев. Такой жест сбивает с толку, и я тут же беру себя в руки. От волнения не остается и следа. Чувствую, как по горлу поднимается пунцовый румянец, достигает щек, и они алеют распустившимся бутонами роз.
Что это значит?
— Наташа... Михайловна, — задумчиво говорит он, и голос его кроток и вкрадчив, как летний дождь за стеклом. — Это очень большой риск и очень большая сумма. Мы не можем на это пойти... Вы должны это понимать.
Зажмуриваюсь и призываю своего ангела-хранителя, чтобы он нашел, подобрал именно те слова, которые помогут мне переубедить этого богатенького Буратино, смотрящего на меня со странным блеском в глазах.
И, кажется, мне это удается.
— Каждый день мы теряем близких, — голос с каждым звуком становится все тверже. — Но какова эта потеря для родителей? Для матери? Для отца? Потерять собственного ребенка, только что начавшего свой путь? — Слезы подступают к глазам, душат, встают в горле сухим наждачным комком. — Наша с вами задача — не отбирать жизни, о нет. Мы должны дарить жизнь, понимаете? Сражаться за каждую жизнь на этой земле!
— А если эта жизнь не достойна того, чтобы быть здесь? — тихо говорит он, и от его голоса у меня мурашки пробегают по рукам.
— Не может быть такого! — горячо возражаю. — Не может. Каждая душа пришла в этот мир для чего-то. Чтобы сделать землю лучше. Чтобы сделать чье-то существование не таким невыносимым. Чтобы помочь ближнему.
В порыве чувства беру его за руку и понимаю, что она холодна, как лед. Или это в сравнении с моей она кажется такой обжигающе сухой? Дамир Рустамович удивленно смотрит на меня, переводит взгляд с моего лица на руки, но я уже не обращаю внимания на это.
— Клиника должна заботиться о своих пациентах. Мы можем договориться, можем оплатить материал. Я готова бесплатно работать, сколько скажете. Но нам нужно спасти эту жизнь, понимаете?!
