— Аркаш, в чем дело?
Я сильнее тронула его за плечо, потом просто схватила и развернула к себе. Лицо бледное, его на нем просто нет.
— Пойдем поедим. Мне легче будет говорить об этом при свечах.
— Ты меня не бросаешь, нет? — спросила я, не понимая до конца, что вкладываю в свои слова.
— Бросаю… — говорил он, смотря сквозь меня. — На полгода. Или чуть больше. Надеюсь, меньше… Может, ты сможешь приезжать ко мне в Москву иногда, когда тут буду… Бросаю — не тот глагол. Ты о чем спросила? Я делаю это ради нас, чтобы сохранить тебя.
— Что? Ты делаешь… — мой голос пропал.
Он не понял вопрос — и я не поняла, о чем спросила: о его будущих действиях или о настоящих, когда он схватил меня в охапку, не думая, во что превратится под его пальцами дорогая тряпка.
— Если снова будет эпик-фейл, ты примешь меня обратно?
Не сказал просто по-русски — “снова обосрусь”. Конечно, эпик-фейл не так страшно звучит…
— Сколько?
— Я верну твои деньги, это я тебе обещаю… Сумею ли заработать, не знаю… Я действительно не знаю…
Я высвободилась из объятий и прижала руку к его горячей гладкой щеке. Точно в замедленном кино, давала пощечину: она была мягкой, я его погладила — почти потрепала за щеку, как мальчишку.
— Это хоть не опасно?
— Опасно. Поэтому я не делаю это в Питере. И не хочу тебя вмешивать. Не хочу тебя светить.
— А завтра?
— Завтра можно.
— Куда ты едешь?
— Откуда приехал.
— Что это?
— Пойдем поедим…
Пошли. В такого уровня ресторане я была только однажды, когда знакомилась с будущим мужем в реальности и с французским коньяком — за компанию. Улыбалась я по-французски, говорить по-французски не слишком получалось — выходило не бегло и не чисто. Но та ночь не была ночью пожирателей рекламы, которую спонсировал коньяк Хеннесси, это была ночь пожирания вкусностей — я нервничала, очень: все чувствовали себя в своей тарелке, даже вкусности в моей, а я — нет.
Вынесла бы Осинского под боком без особых проблем — я же его целую вечность знаю, а его внешние данные меня не интересуют, я же не пытаюсь понравиться. Однако под боком оказался сам месье Хеннесси, а это оказалось для моей нервной системы перебором: голос дрожал, мысли путались… Но я успела перевести для Осинского шутку, которой владелец коньячного дома поделился с подошедшим к нему журналистом раньше, чем это сделал переводчик: я не Джеймс Бонд и не приехал, чтобы заключить секретный контракт. Знал бы он, что приехал в Питер, чтобы контракт заключили мы с Осинским, между собой, и скрепили коньяком с лимоном, именно так нам посоветовал его пить этот француз, потому что так пьют русские: чай с лимоном — это чай по-русски, коньяк с лимоном — тоже по-русски.
А чего это он со мной разговорился? Да потому что Осинский представил меня представительницей молодого поколения питерских художников, а месье Хеннесси не удовлетворился финансированием турне знаменитого саксофониста, из бывших наших, а запланировал еще привезти в Эрмитаж выставку французского художника Пьера Сулажа.
Боже, что за лажа… Я чудом знала немного об творчестве Сулажа. Мой любимый преподаватель советовал все неудачные полотна превращать в шедевры этого месье — берешь строительную кисть, макаешь в ведро черной краски, замалевываешь свою лажу и отправляешь месье Сулажу. Мы ценим абстрактное искусство, конечно же, ценим…
— У вас есть Эрмитаж и вы имеете право им гордиться, а у нас есть коньяк, и мы им точно гордимся.
