— Ваша светлость…
Герцогиня кивнула:
— Поднимитесь, моя дорогая.
Луиза выпрямилась и молчала, не в силах пошевелить языком.
Мадам едва заметно улыбнулась. Она совсем не выглядела нездоровой. Напротив, казалась сияющей, как никогда.
— Я рада, что вы сдержали обещание. Это дорогого стоит, сударыня. Надежный человек в наше время — чрезвычайная редкость. — Она протянула руку в однозначном жесте: — Итак?
Луиза вложила футляр в протянутую ладонь:
— Возвращаю вещь, которую вы мне доверили, ваша светлость.
Герцогиня удовлетворенно просияла, открыла крышку, проверяя содержимое футляра, и со щелчком тут же захлопнула его.
— Прекрасно… Мне было приятно снова увидеть ваше прелестное личико, моя дорогая мадемуазель. Я нахожу, что вы не подурнели. Благодарю за оказанную услугу и не смею больше вас задерживать. — Мадам развернулась и, шурша шелком, пошла к золоченой двери.
Луиза застыла на месте, чувствуя, как от макушки до пят прошибло ледяной волной. Обездвижило. Почти убило. Наверняка она ослышалась. Или неверно поняла от волнения. Здесь, конечно, какое-то недоразумение…
Луиза порывисто подалась вперед, не думая о том, что это было неприлично:
— Мадам! Ваша светлость! Вы соблаговолили оказать… — она не договорила — слова застряли в горле тугим комом.
Герцогиня медленно повернула голову, и на ее красивом белом лице отразилась такая мука, что сделалось едва ли не стыдно. Она кивнула:
— Да-да… Не сомневайтесь, моя дорогая, вас отблагодарят за услугу. Прощайте.
Словно в тумане Луиза смотрела, как фигура мадам де Ларош-Гийон исчезает за дверью. Не в силах больше стоять на ногах, она в изнеможении опустилась в кресло и утерла лицо ладонями.
Не может быть…
12. 12
Луиза сидела в каком-то тупом оцепенении. Не было даже мыслей. Лишь оглушающее, пугающее биение сердца и ощущение нехватки воздуха. Она ждала, что вот-вот дверь снова откроется, и мадам скажет о том, что не забыла своего обещания. Иначе… Но ничего не происходило. Долго. Невыносимо долго. И это молчание значило только одно — Луизу выставляют. Мадам передумала или… даже не собиралась держать слово.
Из морозного озноба кидало в нестерпимый жар, грудь давило. Луиза буквально чувствовала, как кожа покрывается нервными красными пятнами. Неужели этим и кончится? Проделать такой путь, чтобы остаться ни с чем? Впустую потратить столько отцовских денег? И возвращаться в Рошар с видом побитой собаки? Луиза не могла даже представить, как посмотрит в глаза отцу. Позорное возвращение будет означать капитуляцию. И неизбежный брак с Бурделье — отец больше не станет терпеть капризы. Да и Луиза уже просто не посмеет возразить. А как будет злорадствовать Франсуаза…
Луиза порывисто уткнулась лицом в ладони, чтобы задушить отчаянный всхлип и, наконец, разрыдалась. Горько и безутешно. И выходящие слезы будто освобождали место какой-то звенящей злости. На саму себя, на собственную наивность. И на самонадеянность… Это платье, жемчуг… Дура!
Она нервно терла лицо, глубоко дышала, пытаясь успокоиться. Обида жгла внутри раскаленными углями. Почему она оказалась такой глупой? Лишилась рассудка от выпавшей «удачи»! Ослепла! Ведь все было как на ладони… Но Луиза хотела верить в сказку. И только теперь все безупречно собиралось воедино. Мадам де Ларош-Гийон ловко сделала из провинциальной дурочки надежного посыльного. Иначе с чего бы такой блистательной даме снисходить до покровительства первой встречной?
