– Зато теперь положишь.
– Боря, я же потом уеду отсюда. Всё, что у меня есть – это здешняя квартира, да ещё бизнес. Мне же надо будет опять начинать всё сначала.
– Да тебе ещё нет и тридцати! Заработаешь. А мне уже сорок пять, и какой собственник после твоего ухода будет мне платить столько? Да и насчёт главреда – утвердят ли меня – это ещё вопрос.
– Чего ты хочешь?
– Я хочу треть того, что ты получишь за газету.
– Понятно…
В конце концов его устроила четверть. Ещё пять процентов я пообещал выплатить трудовому коллективу в качестве премии. Чтобы его успокоить, мы даже сходили к нашему юристу, заключили гражданский договор: я – что всё выплачу, он – что обязуется не публиковать свои материалы.
Потом ещё была череда абсолютно изматывающих торговых разговоров с Хариным. Вот же бык старой закалки. Привык, сволочь, в советское время к тому, что покупаются-продаются люди, а не бизнес. Барин, а все кругом для него – проститутки. То есть это понимается так – я тебе лично плачу, а ты публикуешь то, что мне надо. Дёшево и сердито. А газета и консалтинговая фирма ему, видите ли, не нужны. Работорговцы хреновы. Забавно, сколько лет уже эта схема в России работает. У них тогда хотя бы работники КГБ не продавались? Продавались поди, вон, только Гордиевский с Калугиным чего стоят…
Две недели понадобилось, чтобы он понял – со мной у него так не получится. Пришлось его немного ускорить, сообщив ему, что мы знаем о готовящейся застройке в лесопарке. В мои намерения не входило его шантажировать, о чём я и сказал. Чистая коммерция.
О цене мы договорились сравнительно быстро, хотя, думаю, что так дорого в N не продавалась до сих пор ни одна газета. Тут надо отдать ему должное – старик не жлоб. Просто у него такое, советским капитализмом и коммунистической партией воспитанное и вошедшее в плоть и кровь представление о людях. Мы даже поговорили с ним об этом. По-моему, Харин получил определённый кайф от того, что мог откровенно, хорошо поставленным басом, высказать своё кредо: «Есть рабы и господа – такова человеческая природа. Она не социальная, она биологическая. И ничего вы, демократы, с этим не сделаете. Посмотри – ну, дорвались ваши до власти в начале 90-тых под лозунгами ликвидации кремлёвских пайков и номенклатуры – и что? да сейчас любой мелкий чиновник имеет больше, чем в советское время директор завода, секретарь горкома или предгорисполкома. Куда там номенклатуре КПСС до секретарей ваших демократических партий.
Ты, дорогой мой, молод ещё. Это хорошо, это преимущество, а не изъян. У тебя ещё принципы, а может, даже идеалы есть. Только вот запомни, что я тебе скажу: человек, у которого принципов нет, но который постоянно всем о них говорит и смотрит, кто больше за это заплатит, – быдло. Все твои демократы, в отличие от тех же большевиков или тех же белых офицеров, – быдло. А последнюю субстанцию можно только покупать или продавать – договариваться с ней нельзя, у них нет своего слова. И раз мы с тобой договорились, смотри за собой, парень».
Что там говорить, я тоже получил кайф, выслушивая его кредо. Приятно, когда тебя принимают за серьёзного человека.
И, конечно же, на закуску ноябрь приготовил мне выяснение отношений с Ириной. После возвращения из Петербурга (одна она туда ездила или нет – какая разница? за две недели можно было и там найти своих старых друзей боевой юности) она изменилась. Что-то в ней в очередной раз «щёлкнуло». Знать бы, где у неё переключатели.
