На ночлег мы расположились прямо рядом с дорогой: кто на телегах, а кому не хватило места – на уже
начинающей промерзать ночами земле. В первый раз я
мысленно поблагодарил мать за отцовскую бекешу. Завернувшись в неѐ с головой и ногами, спать среди поля
было вполне терпимо. В темноте светились огоньки
дальней деревни, и я представил, что деревня эта – моя.
Во-он тот огонек зажег мой дед… И сейчас этот огонѐк
мерцает, указывая одиноким путникам дорогу. Ночью
все путники одиноки…
Я достал из кармана свой кусок свекольного мармелада. Ел его медленно-медленно, как только мог, и вспоминал дом. Вкусно… Что-то мои сейчас делают? Наверно, тоже спать ложатся. Алѐша мою подушку наверняка
занял. Сестрѐнки у деда сказку просят. А мамка уже скучает по мне… Я тоже скучаю по тебе, мама!
Ночью где-то рядом с нами жутко выли голодные
волки, но подойти к обозу не решились. На всякий случай я подполз спать под самую телегу и спрятал ноги под
доски.
На следующее утро обоз продолжил свой путь и к
вечеру добрался до пункта назначения – до Шонихи. Сюда со всей области стекались женщины и подростки, чтобы строить оборонительную линию.
Проезжая по деревне, мы видели, что работа уже кипела. И даже сейчас, в самом еѐ начале, масштаб еѐ впечатлял: эти женщины, девчонки и скоро бабушки слабыми, но трудолюбивыми, уже натруженными руками копали ров намного выше своего роста, и конца ему не было видно в сгущающихся сумерках. Это были не просто
окопы глубиной 3 метра и шириной – 7, это было укрепление с огневыми точками и землянками для бойцов, заставленное противотанковыми «ежами», скелетами бывших машин и зданий, и всем, что только попалось женщинам под руки, лишь бы фашисты не смели и шага ступить дальше этой выстраданной границы мира. За этой
границей были их дети и матери, их дом и дедовы яблони, их заболевшая войной Родина.
Уставшие женщины всех возрастов в полушалках,
фуфайках и длинных юбках копали целину, которая уже
начинала промерзать ночами. Копать было тяжело. Я заметил, как у одной из женщин не выдержала лопата,
сломалась.
– Получи, фашист! – она воткнула обломок своей лопаты в черную, богатую землицу. – Наша это земля,
наша!
Кто-то отдыхал, оперевшись на лопату, и провожал
нас потухшим взглядом.
Копали с той стороны, откуда ждали немецкие танки –
на западе области. Рубеж обороны проходил по обеим берегам Волги, включая Горький и Муром. Укрепления строили на самый черный день, и опасность его наступления
была серьезной.
Немецкое командование считало, что, захватив по
составленному заранее плану «Барбаросса» пункты стратегического назначения, где сосредоточена военная промышленность – Москва, Горький, Ленинград, Украина, –
наша страна будет не способна к дальнейшему сопротивлению, и фашисты быстрыми темпами пройдут по
остальной нашей территории. К началу октября 1941 года
они планировали взять Горький.
Но вся наша страна встала защищать Москву. Много
позже мы узнали, что копали эти 1134 километра окопов,
строили сотни огневых точек и копали тысячи землянок
более 350 тысяч человек. Копали до середины зимы, в
морозы до минус 40 градусов. Все как один упрямо шептали только одно:
Враг не пройдет!
Проколесив мимо строительства к лагерю, наш обоз
остановился, и женщины стали разбирать свои узлы. Я
тоже взял свой и пошел прогуляться. Недалеко от нас
размещалась на ночь колонна грузовиков. К каждому
грузовику была прицеплена пушка. Я остановился. Быть
