И правда, теперь дед стал называть наш дом не иначе
как «бабье царство» – ещѐ бы, в единственной нашей
комнате стало две женщины и четыре девчонки. Дед руководил всеми. Его слушались беспрекословно и никогда
не пытались перечить его воле.
Люба оказалась весьма крикливой особой. У неѐ болел
живот, оттого что еѐ мать постоянно плакала, у неѐ пропало
молоко и единственной кормилицей Любы стала наша тощая
коза Белка. Всю ночь напролет мать с тѐтей по очереди ходили по избе и укачивали еѐ на руках, но всѐ было напрасно. В
первую ночь я жалел всех. Во вторую – боролся с желанием
выкинуть Любу в окно. На третью ночь я уже так хотел спать,
что даже ни разу за ночь не проснулся от еѐ крика.
Как-то утром, когда в комнате никого не было, я собирался на работу. Люба неслышно спала в своей зыбке.
Мне стало обидно:
– У-у, спит! А нам все ночи спать не даѐт!
Мне вдруг непреодолимо захотелось разбудить еѐ в
отместку, пока никто не видит. Я быстро подошел, заглянул в зыбку и уже протянул к ней руку…
Я не смог еѐ разбудить. Меня поразило, как она, оказывается, красива, когда спит. Я сразу вспомнил о своих карасиках в речке и недавних размышлениях: надо же, вот кто
оказался ещѐ прекраснее! Я просто расхотел мстить Любе и
простил еѐ неосознанный эгоизм. Она не виновата.
* * *
Почти сразу же после отъезда наших в дома соседей
начали приходить похоронки. В июле плакали у Васятки –
отец… На прошлой неделе у Павлушки – старший брат…
Деревня замерла в ожидании: кто следующий?
Наш дядя вскоре прислал письмо, в котором сообщал, что они с отцом попали на Белорусский фронт, но в
разные воинские части. Дядю взяли в артиллеристы, и
теперь он будет громить фашистов из пушки. «У меня в
душе сейчас одно только стремление уничтожить врага –
там, откуда он пришел!» – писал дядя.
От отца пока не пришло ни одной весточки.
– Это ничего, – успокаивал дед, придумывая все новые и новые теории, почему письма нет. – Дайте мужику хоть до места добраться, расположиться как следует!
И не до вас! Когда ему писать-то из окопа? А доставить
письмо в войну, думаете, легко? Мало ли где затерялось!
Это счастьем хочется поделиться, а в горе каждый
чувствует себя одиноким. Мы старались не говорить об
этом с мамой. Что тут обсуждать? И так понятно, что
каждый из нас ждѐт, каждый день ждѐт: а может, письмо
найдется? Пусть даже не письмо, а хотя бы одно быстрое,
написанное на коленке словечко: «Живой»… В этом мы
были не одиноки: наша почтальон не могла спокойно
пройти по улице, чтобы почти у каждого дома ее не дернули за рукав, не заглянули в глаза – может, забыла занести?.. Может, не успела? Мы верили, мы ждали.
Каждый день мы ходили к репродуктору у сельсовета, чтобы узнать новости с фронта. Но они всегда, всегда
были горькими и неутешительными!
Почти сразу нам объявила войну Финляндия, в союзники к фашистским Германии и Австрии напросились
Испания, Италия, Дания, Норвегия, Румыния, Венгрия,
Словакия, Хорватия. Еще ряд стран, которые почти без
боя были взяты вооруженными силами Германии – вермахтом – теперь помогали фашистам, будучи уверенными в их победе и над СССР, боялись возражать сильнейшему. Даже «нейтральные» страны – Швеция, Швейцария, Португалия – получали огромные доходы от торговли с Германией. Вермахт завоевал Европу быстрее, чем
пару улиц Сталинграда…
В первый месяц войны были захвачены наши Литва,
Белоруссия, Молдавия. К октябрю пали Смоленск, Новгород, Киев. Немцы остановились всего в 7 км от Ленинграда2 и началась страшнейшая осада этого несчастного,
