Непроторенная дорога - страница 7

Дима поднял глаза. В классе стало тихо – даже метель за окном затаила дыхание. Он видел, как дрожат края разорванного листа, как капля фиолетовой краски падает на деревянный пол, образуя крошечное пятно, похожее на островок свободы.

– Оно… оно может быть любым, – тихо сказал он. – Если посмотреть сквозь метель или… или через лёд.

Учительница побледнела. Её рука с зажатой тетрадью дрогнула, и все увидели, как зелёный луч солнца на рисунке пересекается с фиолетовым облаком, создавая сиреневый отблеск – словно северное сияние посреди дня.

– В угол! – прошипела она. – Сейчас же! И чтобы к концу урока был новый рисунок – правильный!

Дима медленно поднялся. Его валенки шаркали по полу, оставляя влажные следы от растаявшего снега. В углу, рядом с портретом Ломоносова, пахло грифелем и старыми книгами. Прижавшись лбом к холодной стене, он услышал, как Марья Петровна начинает рассказ о фотосинтезе, но слова её казались далёкими, будто доносились из другого измерения.

На стене перед ним висела таблица умножения. Цифры сливались в причудливые узоры: девятка превращалась в улитку, семёрка – в кочергу. Дима улыбнулся. В кармане его телогрейки лежал кубик с выжженной спиралью – подарок отца после того самого дня с «перепутанным» погребом. Он сжал его в ладони, ощущая рёбра узора. Вдруг его осенило: «Солнце – как центр лабиринта. От него расходятся пути, но они могут быть любыми – прямыми, извилистыми… даже зелёными!»

– Соколов! Ты услышал? – Голос учительницы вернул его в реальность. – Почему солнце жёлтое?

Дима обернулся. Все глаза были устремлены на него. Настя жалостливо моргала, Вовка ёрзал в ожидании позора. Марья Петровна держала в руках глобус, готовясь продемонстрировать наклон земной оси.

– Оно… – Дима сделал паузу, чувствуя, как кубик в кармане нагревается от тепла руки. – Оно жёлтое, потому что так видят… большинство. Но если посмотреть иначе…

– Бред! – перебила учительница. – Наука даёт точные ответы!

– А наука – это… как рецепт пирога? – неожиданно спросил Дима. – Мама иногда кладёт вместо яблок груши, и вкуснее!

Класс взорвался смехом. Даже строгая Марья Петровна на мгновение растерялась, поправляя очки.

– Молчать! – Она ударила указкой по столу. – Соколов, после уроков останешься! Твои выходки…

Но Дима уже не слушал. Он смотрел на свой порванный рисунок, лежащий на учительском столе. Фиолетовое небо сливалось с зелёными лучами, создавая новый цвет – цвет бунта, цвет надежды.

После уроков, когда класс опустел, Марья Петровна протянула ему чистый лист.

– Перерисуй. Правильно.

Дима взял карандаш. Учительница, удовлетворённо кивнув, вышла в коридор – поговорить с завучем.

Он посмотрел на белый лист. В окно заглядывали сумерки, окрашивая снег в сиреневые тона. Вдали, за лесом, догорала алая полоска заката. Дима обмакнул кисть в акварель и провёл по бумаге – сначала робко, затем увереннее.

Когда Марья Петровна вернулась, на столе лежал рисунок: жёлтое солнце плыло по голубому небу. Но в каждом луче, если приглядеться, мерцали блёстки зелёного и фиолетового, словно свет преломлялся через призму детского воображения.