Невидимые руки, опыт России и общественная наука. Способы объяснения системного провала - страница 13

Наша попытка такой переоценки будет предпринята в широких рамках теории нового институционализма, при этом особое внимание будет уделяться взаимодействию между формальными правилами, неформальными нормами и теми механизмами реализации этих правил и норм, которые были описаны Дугласом Нортом[7]. Пытаясь объяснить первопричину глобального финансового кризиса и провала попытки дерегулирования экономики постсоветской России, мы будем лавировать между двумя подходами. Первый подход – это тот акцент, который новая институциональная экономика делает на роли трансакционных издержек при выборе между рынком и иерархией, в формулировке Оливера Уильямсона[8]. Второй подход – это фундаментальный аргумент новой экономической социологии, предложенный Марком Грановеттером; он гласит, что мотивы деятельности заложены в социальных структурах[9].

Опыт России как нельзя лучше подходит для того, чтобы помочь нам найти ответы на заданные здесь вопросы, по одной причине: в течение многих веков до советского эксперимента в России существовала устойчивая антирыночная традиция, вследствие которой экономическая эффективность была низкой. Поскольку за каждым историческим случаем ослабления государственного контроля и репрессий следовал откат к прежнему состоянию, причем временами этому откату предшествовал период крупных пертурбаций и хищнического поведения, мы можем заключить, что «соответствующие институты», о которых говорил Лайонел Роббинс, в стране так и не появились. Более того, с учетом того, что все попытки реформ в России имели форму целенаправленных вмешательств «сверху», ее опыт дает нам множество примеров того, какие типы препятствий могут мешать успеху подобных начинаний.

Более специфическая задача книги – привлечь внимание к роли культуры и истории – связана с прежними попытками автора сформулировать теорию российской зависимости от пути[10]. Для решения этой задачи автор намерен скомбинировать теории исторического институционализма, предложенные политологами[11], с аргументами экономистов об экономической теории истории и исторической специфики[12]. В целом поиск будет вестись на фоне теорий старой американской школы институционализма и общей эволюции общественных наук, происходившей на протяжении последних двух веков.

Прежде чем перейти к содержанию, немного порассуждаем о том, что уже было сказано во «Введении» о невидимых руках и об опыте России. В продолжение темы невидимых рук я проведу разбор глобального финансового кризиса и сравню его с прежними дискуссиями о кризисах капитализма. К теме опыта России я присовокуплю обзор российского опыта постсоветских реформ, подчеркивая, что освобождение рынков привело не к увеличению добавленной ценности, а к гипердепрессии и целому сонму общественных бед.

Все это будет сделано с намерением подготовить почву для того, чтобы на более теоретическом уровне подобраться к фундаментальному конфликту между законным собственным интересом и чистой жадностью – к конфликту, который является основной темой всей книги.