– А что нормально? – ее голос звучал спокойно, но пальцы сжимали подол юбки. – Когда я вчера три часа не могла открыть дверь своей палаты, потому что рука дрожала как у алкоголика? Или когда медсестра спрашивает: «Ну что, девочка, сегодня не резалась?» – она передразнила грубый тон, дергая рукав, чтобы скрыть свежие царапины.
Сергей замер. Солнце из окна разрезало его лицо пополам – свет и тень.
– Дай мне твою руку, – сказал он наконец.
– Что?
– Дай. Руку.
Она протянула ладонь, и он резко дернул ее на себя. Алина вскрикнула, падая вперед, но он успел поймать ее за талию, притягивая к коляске. Их лица оказались в сантиметрах друг от друга.
– Видишь? – он дышал ей в губы. – Я даже это сделал как урод. Через силу. Через боль.
– Зато… – она всхлипнула, не отводя взгляда, – зато я летала.
Его пальцы впились в ее бок, оставляя синяки-отпечатки. Алина не сопротивлялась.
– Мы же не фениксы, – прошептал он, чувствуя, как ее слезы падают ему на шею. – Мы просто…
– Осколки, – закончила она, целуя его висок, где пульсировала жила. – Но из осколков делают мозаики.
На следующий день они нашли книгу в коридоре. Кто-то аккуратно обернул ее в бумагу от рентгеновского снимка. На обложке маркером было выведено: «Для тех, кто летает на сломанных крыльях». Внутри – фотографии пациентов центра, сделанные Алиной, и стихи Сергея, написанные дрожащим почерком на полях медицинских карт.
Когда главврач вызвал их для «профилактической беседы», они явились вместе. Сергей въехал в кабинет, держа перед собой фотоаппарат как щит. Алина села на подлокотник его коляски, обвив рукой его плечи.
– Вы нарушаете режим, – начала врач, листая историю болезни Алины. – Групповые занятия вы пропускаете ради…
– Ради индивидуальных, – перебил Сергей. Он достал распечатку – график ее пульса за неделю, снятый фитнес-трекером. Пики совпадали с их встречами в библиотеке. – Ее тревожность снизилась на 40%.
Врач подняла бровь, рассматривая график. Алина молча расстегнула манжету – бритва оставила на руке лишь тонкие розовые полосы вместо привычных кровавых дорожек.
– А его спастичность уменьшилась, – добавила она, касаясь пальцами его расслабленного плеча. – Вчера он сам держал вилку.
Кабинет наполнился тишиной, в которой звенели их совместные победы. Врач закрыла папку, выдавив улыбку:
– Только без экстремальных экспериментов.
На обратном пути они остановились у кофейного автомата. Сергей достал смятую банкноту, но Алина уже засунула руку в щель за монетоприемником.
– Наш пенсионный фонд, – она рассыпала на ладони десяток потерянных кем-то монет. – Хватит на два капучино и…
Она замолчала, увидев, что он держит коробочку с кольцом, свитым из медной проволоки. В центре – осколок стекла от разбитого кофейного стаканчика.
– Это вместо… – он запинался, впервые за все время краснея до корней волос, – вместо симметрии.
Алина надела кольцо на безымянный палец. Стекло блеснуло, отражая их двойной портрет в зеркале автомата – два силуэта, чьи изъяны сложились в новую геометрию.
В ту ночь они впервые остались в библиотеке после отбоя. Фонарик под одеялом выхватывал из темноты кусочки кожи – ее бедро с фиолетовым синяком от падения, его живот со шрамом от дренажной трубки. Они составляли карту боли и исцеления губами и локтями, смехом и стонами, пока охранник не постучал в дверь.
Утром в автомате появился новый совет: «Иногда летать можно и корнями. – С. и А.»
