Изыди, Нина! С твоим тяжелым взглядом, с твоим стопроцентно советским «так надо»! Изыди, несчастное создание, из жизни женщины по имени Лариса – любимой, любящей и везучей! Те времена, когда Лариса подчинялась твоему тяжелому обаянию, прошли безвозвратно…
Но вот надо же! Вместо того чтобы стоять сейчас с гордо поднятой головой на тренерском мостике, следя из ближнего ряда, как выступает (на чемпионате мира среди взрослых!) ее восемнадцатилетний питомец, вместо того чтобы беспрестанно ощущать на своем лице «поцелуи» телевизионных камер и слышать, как дикторы на разных языках хоть и вскользь, но уважительно называют ее имя, она, тренер Лариса Рабин, должна оставаться тут с этой несчастливой по определению дурой, у которой даже сердечный приступ не вовремя!
Музыка остановилась после первых нескольких секунд звучания… Что там произошло?! О господи, как же Ларисе отсюда вырваться? Скорее бы эта сволочная «скорая» подоспела… Канада… называется. Пока ждешь – помрешь. В дверь стучатся. О счастье!
– Yes! Come in!
В комнату вошел Николай Лысенков.
«Вероятно, произошла какая-то накладка. О, все понятно… Музыка началась до того, как канадский фигурист занял свою исходную позицию в центре арены. Сейчас он начнет программу сначала. Майклу Чайке восемнадцать лет, он питомец тренера Ларисы Рабин, его также тренирует хореограф Клаудио Кавадис. Музыка, вероятно, зазвучит снова через пару секунд. Чайка выступает под музыку композитора Арама Хачатюриана».
«Это комментатор CBC, – сообразила Нина. – По внутреннему радио ледового дворца, видимо, транслируют репортаж… Когда своих объявлений нет».
Если б Нина могла удивляться, она бы очень удивилась тому факту, что в ее теле, залитом до краев тяжелой расплавленной болью, где-то еще могут размещаться мысли. Но мысли были. Был слух, раз она слышит музыку и голос радиокомментатора. Даже зрение имеется, но странное. Глаза ее полузакрыты, она видит происходящее так, будто подглядывает в узкую щелочку. Несколько раз к ней наклонилось лицо Ларисы, а потом появилась голова седого жлоба Лысенкова. Потом, много позже, темнокожее женское лицо, молодое и милое. Голосов Нина больше не слышала, совсем. Голоса размазались, растворились в музыке. Наверное, если б захотела, она могла бы сфокусироваться на голосах. Но она не хотела. Музыка лучше.
…Адажио Хачатуряна звучало над большой ареной Калгарийского Ледового дворца. Адажио Нининого счастья.
Майкл слышал выверенную до секунд музыку. До секунд? Каждый фрейм, тридцатая доля секунды, был учтен. Каждое движение просчитано, продумано, отрепетировано до автоматизма. И вот он на арене. Восемнадцатилетний гладиатор без гладиаторского меча и ясно обозначенного противника.
Мать – с Ларисой. Лариса ее не оставит. «Скорая», наверное, уже прибыла…
Майкл пропустил заход на двойной сальхов! Альты уже кончались, уже флейты звучат. Окей. Выполнит элементом меньше. Следующее… А что следующее?! О боже, он забыл!
Майкл катал программу из рук вон плохо. Пропускал элемент за элементом. Первые секунд двадцать пять – тридцать – очевидный провал. Клаудио почернел, вцепился в бортик. Смотрел грозно, как голодный орел в зоопарке, с ненавистью. Метнул взгляд в опоздавшую к началу Ларису.
– У Нины сердечный приступ. – Лариса задыхалась от бега. – Я ее с Николаем Лысенковым оставила… «Скорая» сейчас будет…
