Порой кажется, что для врача подобные комментарии – это некая мера избегания ответственности, и в случае летального исхода – это ответственность пациента или его родителя. Только вот мне в голову не приходило никого обвинять. Ни того узиста из 2019-го, ни педиатра, не назначившего онкомаркеры, ни всех остальных участников нашего дальнейшего лечения. Но вот к этике имеются претензии. Ведь в случае летального исхода такие слова толкают лечь рядом с ушедшим из-за твоей родительской несостоятельности дитем. Я не смогу убедить всех врачей быть разборчивее в словах, но хочу обратиться не к врачам, а к родителям больных детей, да и здоровых тоже.
Уважаемые родители, вы достаточно хорошие. Да, и ты тоже. Твой ребенок не умер от голода, холода, и это значит, что всем необходимым ты его обеспечил. В каждый момент времени вы принимаете решения, исходя из тех знаний, которые имеются у вас на сегодняшний день, но все они из любви к вашему ребенку, которую вы умеете дать, у вас нет другой. Вы стараетесь сочетать в себе почти все возможные профессии: повара, воспитателя, репетитора по любому предмету, медика, парикмахера, аниматора, водителя, детектива, психолога, швеи, визажиста. И да, бывают огрехи. Но я-то знаю, что вы сделали все на пределе своих возможностей. Вы получаете опыт – разный, иногда горький. Из точки получения этого опыта вы можете выйти абсолютно в любом направлении. Жизнь продолжится, не замирайте.
В тот день я вернулась в палату как в пропасть рухнувшая. Казалось, что все видят, какая я отвратительная мать, все: врачи, пациенты, родители. Только Олеся, которую мать устраивала, переживала, что ей нельзя пить и есть после наркоза еще целый час. Пока отвлекала ее, я и сама выкарабкалась из той пропасти и того состояния. Ну как выкарабкалась – убежала, это будет более точное определение.
На утро следующего дня была назначена игольчатая биопсия, взятие образцов опухоли. И установка подключичного катетера. Конечно, снова под наркозом. Хирург предупредил о возможных последствиях – кровотечении после биопсии и занесении инфекции во время установки катетера.
Перед каждой плюс-минус серьезной манипуляцией дают подписать бумажку о ее возможных неблагоприятных последствиях. Меня чтение этой бумажки всегда тревожило, поэтому я подписывала автоматически, почти с закрытыми глазами. Иногда после такого меня спрашивали:
– Вы точно все прочитали?..
Но факт моего тщательного прочтения не избавит от последствий, если они вдруг возникнут. При этом не подписывать нельзя, значит, проще выбрать вариант, который мне спокойнее, – подписать не читая. Это я научилась делать еще перед собственными операциями. Если проснусь – хорошо, не проснусь – мне будет уже все равно, и наличие бумажки не поможет. Мне мое спокойствие дороже, да и ребенка не обманешь – дочь всегда считывала мою тревогу.
11 ноября. На биопсию я отнесла Олесю на руках.
Медсестры операционной забирают ребенка, а мать отправляют в палату. Снова крики: «Мама!» – и слезы. Сначала ты это видишь, а потом еще слышишь из-за закрытой двери. Показалось, что мне не хватает воздуха, и я села на диван в коридоре, пройдя несколько шагов. Я по-прежнему не могла есть в больнице. Изредка что-то засовывала в рот через силу, чтоб не падать. Аппетита не было совсем, и это тоже сказывалось на общем состоянии.
