Николо-Угрешский монастырь - страница 18

Третий из угрешских узников, поп Никита Добрынин, ранее Федора написал о вреде никоновских «новин». «…Из допросных листов, записанных со слов Федора, мы знаем, что Никита, священник из Суздаля, к нему хаживал и челобитную великую принашивал, ту-де челобитную он чел». В начале 1666 года власти отдали приказ изъять у Никиты Добрынина челобитную, а самого сковать и вместе с рукописями привезти в Москву. Власти опасались его влияния, хотя противники называли Никиту «ефемерным теологом, даже концом перста не вкусившим теологии».

Все это происходило накануне церковного собора.

В марте после допросов на митрополичьем дворе протопопа Аввакума сослали в Боровский Пафнутьев монастырь и держали там на цепи десять недель. А затем снова повезли в Москву. «И днем одным перемчали 90 верст, еле жив дотащился до Москвы», – вспоминал ссыльный.

Однако дело близилось к развязке. 13 мая Аввакум Петров и дьякон Федор были расстрижены и преданы церковному проклятию в московском Успенском храме. А тремя днями раньше расстригли попа Никиту Добрынина. Всех троих повезли в Николо-Угрешский монастырь.

Везли их вдоль Москвы-реки не дорогою, а «болотами да грязью» мимо окрестных сел и деревень, чтобы не привлекать внимания простого люда. Рано утром, 15 мая, к боковым, западным воротам монастыря подъехали телеги с осужденными в сопровождении отряда стрельцов.

«На Угрешу привезли в восьмом часу, – писал родным дьякон Федор. – И как привезли к монастырю нас, взяли отца Аввакума два стрельца под руки, обвили голову ему епанчей и повели в монастырь боковыми воротами, что от рощи. При виде этого я пришел в ужас и подумал, как помню: в пропасть глубокую хотят нас сажать на смерть, начал прощаться с женой и чадами и со всеми вами верными. И увели Аввакума: не знал я, куда его дели. Пришел полуголова и велел стрельцам взять меня так же, а голову мою рогожей покрыть… Посадили меня в башню пустую, а бойницы замазали и двери заперли» ^>29.

Прошедшие века изменили, конечно, окрестности монастыря. В те времена прямо к стенам монастырской ограды подступала роща, которую увидели Аввакум и его товарищи, подъезжая к Угреше. А ныне у стен обители – современные городские постройки и шумит листвою «младое племя» берез и тополей.

Сейчас трудно определить место, где был заключен опальный протопоп. В его главной книге «Житие» лишь сказано, что сидел он в «холодной полатке» монастыря под церковью. Некоторые исследователи считают, что речь идет о подвале Успенской церкви.

В двух других темницах заключили дьякона Федора Иванова и попа Никиту Добрынина. Проходя по нынешней территории монастыря, вглядываясь в каменную летопись, можно лишь предположить, где томились соузники Аввакума. Возможно, что это была сохранившаяся поныне угловая северо-восточная башня, под которой был глубокий подвал, или другие не дошедшие до нас постройки.

В этих монастырских стенах из сора обыденности, из драматических обстоятельств жизни подспудно копился материал, что потом через годы кристаллизовался на страницах автобиографии Аввакума. Угрешский узник вошел в историю не только как вождь раскола, но и как выдающийся публицист, автор знаменитого «Жития». Образный, порой грубоватый язык протопопа после книжной сухости древней житийной литературы воспринимается как глоток колодезной воды. Со страниц этого произведения предстает не канонизированный чудотворец, а живой человек, с его слабостями, ошибками, поисками истины, убежденностью. Не случайно о языке сочинений Аввакума с восхищением писали Тургенев и Толстой.