А Вестники не могут убивать, даже если захотят.
Это лезвие служит исключительно для защиты. «Так найди того, кто сделает это вместо тебя», – прошептал голос в моей голове.
Я чуть не рассмеялся от этой мысли.
Какое создание, будь то монстр или кто-то совсем иной, отважится помочь мне убить Бога и украсть свою земную жизнь?
– Коль ты против предательства, мне с тобой неинтересно, – проскрипел Хранитель, возвращая меня к реальности. – Не мучь себя лишними размышлениями. И помни, твоя служба очень ценна. Она будет длиться вечность.
Он нагнулся ко мне и прошептал:
– Только тс-с, никому не говори, что я тебе это сказал.
Я поправил галстук, удостоверившись, что крылатая булавка, позволяющая мне путешествовать по миру, закреплена идеально ровно.
– В моем контракте ничего не сказано о вечности, – поправил я. – Я отслужил пятьдесят лет, и мне осталось еще столько же – и я буду свободен.
Хранитель Архива наклонил голову, изучая мой безупречно выглаженный костюм.
– Вечность – понятие изменчивое.
«Не моя», – злобно подумал я.
Я не допущу этого.
Я не вынесу еще одну унылую череду лет, кажущихся вечностью, когда ты кидаешься исполнять каждую прихоть Богов наряду со множеством других Вестников, ожидающих своего шанса на искупление.
Беспрекословные. Неживые.
«Так сделай что-нибудь, чтобы это исправить, – продолжил голос в моей голове. – Отыщи лазейку».
Далеко в глубине Роузгарда есть только одно место, где люди собираются после заката.
Таверна «Ковет» возвышалась над каналами. Неизменно осыпанные ярко-оранжевыми листьями в любое время года, ветви плюща обвивали окна, словно хитрое переплетение вен. Звуки музыки – нежные переливы струнных в сопровождении ударных и резковатых духовых – лились рекой из каждой щели и трещины в двери. На первый взгляд в обычный солнечный день это здание могло показаться вполне рядовым, но стоило присмотреться к нему в ночной мгле, и оно начинало раскачиваться и изгибаться.
Возможно, дело было в эле. Или в колдовстве.
Между ними редко есть разница.
За последние два месяца этот дом стал даже слишком знакомым. Я провела непозволительно много времени на одном месте, а мои родители учили иначе.
«Постоянно перемещайся, – всегда повторяли они. – Не дай им себя выследить».
Не дай им себя увидеть – вот что имелось в виду.
И уж точно не говори с Вестником.
Если бы мои родители видели меня прошлой ночью, они бы пришли в ярость.
«Нет, – поправила я себя, – они бы испугались».
Бояться было их любимым занятием.
– А ты сегодня поздно, – послышался звонкий голос.
Я посмотрела через бар и увидела смуглого светловолосого парня, одетого, как и обычно, в синюю мантию учеников Академии.
Тристан.
Он вытер плащ и нахмурился, заметив пятно от эля на переднем кармане.
– Я много часов писал о банши, – поведал он мне.
Он поднял со стола тетрадь и держал ее как трофей.
– Мне не терпится рассказать тебе о том, что я откопал в библиотеке.
Тристан всегда не прочь поболтать, особенно о библиотеке. Он проводит там половину своего времени, когда не тратит оставшуюся его часть сидя в углу «Ковета» и отчаянно строча в своей тетради.
Я взяла ее из рук Тристана и попыталась сосредоточиться.
Таверна вокруг нас оживала вместе с ночью.
Люди были повсюду: за столами и на расшатанных ступенях, ведущих в гостевые комнаты. Свечные фонари над нами раскачивались, а стены сотрясались от танцев.
– Долго меня ждешь? – спросила я Тристана, перекрикивая шум.
