Долго гуляли, Куренков проводил даму, а когда возвращался к себе, вспомнил про сон, про красную дорожку, пыль, следы, которые заносит время, про печать. Подумал, что жизнь его, должно быть, переменится. В лучшую сторону.
Есть такие везунчики, на которых господь решил проследить – как долго люди станут терпеть их везучесть. Позволил восседать, безо всяких на то оснований, способностей и знаний на больших должностях, много получая, ничего полезного не делая, и это в лучшем случае, а обычно, вредя и разрушая то, что было сделано до них. Когда же приходило время расплаты за все, чего начудили и завалили, успевали вовремя перепрыгнуть на другую, еще более высокую должность. Именно должность, а не работу. Потому, что работать эти везунчики никогда не хотели, и не умели. Волею судьбы они делали карьеру, поднимались выше и выше, будто по доске на качалке-балансире детской площадки и, казалось, что этому пути к вершинам счастья не будет предела. Но, доходили до середины доски, центр тяжести секунду зависал в равновесии и, вдруг, неожиданно, чуда не происходило – доска падала вниз и они летели со своих вершин на землю. А чаще в грязь.
Так вот, это не про капитана Куренкова. Рассказывать Татьяне про подвиги, про то, как распутывал сложные дела, как отказывался от повышений, потому, что любил именно эту, оперскую работу, он не стал. Говорил о том, что тревожило в последнее время. Про сны. Что не знает как быть, да и вообще, как жить.
Татьяна не перебивала, не поддакивала. Слушала. И, должно быть, размышляла. Потом, в одну из встреч, рассказала свою историю. Историю, год назад, переменившую её жизнь. Говорила и снова переживала то, что случилось.
Тот день, когда всё началось, не задался с вечера. До полуночи под окнами горланили и ржали обпившиеся энергетиками малолетки. Потом захрапел сожитель, он же хозяин квартиры, Гришка. Утром лил дождь. Болела голова. Еле встала после третьего будильника. Не завтракав, побежала на работу. На улице сообразила, что забыла зонт. Добежала до остановки, впихнулась в автобус. С соседних зонтов на ноги стекали струйки холодной воды. Аккуратные владельцы, держали их подальше от себя. Из окон дул холодный ветер. Да еще ему помогал кондиционер, непонятно почему не выключенный водителем. На остановке еле продралась сквозь толпу желающих влезть в автобус. Выдохнула. Дождь почти закончился. Под грязной мелкой лужей не увидела водосточную решетку, каблук угодил в неё, по инерции сделала шаг. Нога подвернулась, вскрикнула от боли, упала. Поднялась, еле доковыляла до кафешки, в которой работала. Нога опухла, ныла, болела. Каблук почти отвалился. Кожа на нем ободралась. Переобулась в удобные кроссовки. Опухшая нога без шнуровки с трудом, но влезла. Отдышалась. Пришла в себя. Сделала кофе. Откусила круассан. Горячий кофе и сладкая булочка начали успокаивать, боль утихать. Увидела содранную коленку. Пшикнула на неё антисептиком, высушила бумажной салфеткой, залепила пластырем.
В кафе, грохнув дверью, влетела хозяйка. Первой, кого увидела, была Татьяна. На неё и заорала. Просто так, бессмысленно, чтобы выплеснуть мерзость и стервозность, переполнившие натуру. Татьяна хотела сдержаться, но фитиль запылал и ответила. Да так, что хозяйка на секунду заткнулась, а потом швырнула в неё подвернувшуюся тарелку. Тарелка просвистела в сантиметре от головы и разбилась о стену. Наступила мертвая тишина. Каждый подумал: хорошо, что в переносном смысле «мертвая». Татьяна встала, доковыляла до кассы, вытащила из стола давно написанное, на всякий случай, заявление, стараясь не хромать, подошла к хозяйке. Шлепнула листом о стол.
